Тени и призраки - Матесон Ричард

— Иисусе, я, кажется, разбил бутылку шотландского виски, — бессмысленно бормочет Гарри. — Настоящего шотландского виски.

Тучи на небе начинают сгущаться. Кабинет заполняют длинные темные тени. Все время слышатся приближающиеся раскаты грома. Нечастые вспышки молнии озаряют небо, заставляя меня мигать. (Иногда мне даже кажется… нет, этого, конечно, не может быть, мне даже кажется, что я вздрагиваю.)

Гарри достает из бара новую бутылку и открывает ее.

Пока он занят этим, шериф начинает медленно приближаться к гильотине. Лицо его сведено судорогой, тело напряжено, зрелище отрубленной головы Макса, валяющейся в корзине, ужасает его, но он держит себя в руках.

«Боже, прошу тебя, сделай, пожалуйста, так, чтобы это все оказалось трюком. Всего лишь трюком. Пожалуйста, Боже!»

Гарри наконец справляется с бутылкой, наливает стакан виски и непослушной рукой подносит его к губам.

Когда Кассандра громко кричит, стакан подпрыгивает у него в руке и заливает весь перед рубашки.

Шериф отскакивает назад с хриплым выкриком.

Меня одновременно обуревают и злость на моего сына, и изумление.

Макс встает.

Нужно ли мне добавлять, что голова его совершенно невредима?

— Ты был абсолютно прав, мой старый друг. Он обращается к Гарри с ехидной улыбкой. — В этом кабинете все ненастоящее.

Но от его тихого смеха у всех (кроме меня) трясутся поджилки. Взглянув на меня, он тут же перестает смеяться.

— Меа culpa,^[36] извини еще раз, padre, — произносит он. — Просто не в силах был удержаться, чтоб не проучить их еще раз. Но в конце концов… ведь мои обиды — это и твои обиды тоже.

Не знаю, достаточно ли это убедительная мотивация того, как он поступил с Гарри, но я ничего не ответил (как обычно).

Гарри был настолько подавлен всем, что ему пришлось пережить в этот день, что даже не смог ничего ответить моему сыну.

Вместо этого он обратился к Кассандре.

— Собирайся, — напряженно произнес он.

Кассандра вздрогнула.

— Что ты сказал?

Гарри оскалился.

— Я полагаю, что ты не намерена оставаться здесь с этим маньяком? — спросил он.

Кассандра явно была захвачена врасплох (почему это так, я не понимал).

— Со мной все будет в порядке, — пробормотала она.

— В порядке? — Гарри смотрел на нее, не веря своим ушам. — Этот человек ненормальный!

Признаться, я и сам уже так думал.

Она попыталась что-то ответить Гарри, но тот прервал ее, даже не дав начать.

— Ты же не намерена оставаться здесь после того, что этот тип сделал! — вне себя выкрикнул он.

— Я согласен с ним, — вмешался Плум.

— Я… — Кассандра выглядела сбитой с толку.

Я отказывался понимать, в чем тут дело. Тогда я и не мог всего понять.

— Ступай, забери свои вещи, — опять прервал ее Гарри. — Здесь нельзя оставаться. Это было бы просто смешно.

Все мы не сводили с Кассандры глаз. Был ли Макс так же удивлен, как остальные, ее неохотой с ним расстаться? А Плум?

— Ну, давай же, крошка, — продолжал настаивать Гарри. — Сама понимаешь, что отсюда надо убираться.

— Я на самом деле считаю, что вам лучше уйти, миссис Делакорте, — вставил свое слово шериф. На этот раз, как представитель закона.

— Хорошо, — уступает им Кассандра и направляется в вестибюль.

— Подождите, — произносит вдруг Макс.

Она замирает на месте и оглядывается на него.

Он вздыхает, сдаваясь.

— Ладно, — говорит Макс. — Черт с вами. Сдаюсь. Беру это шоу в Лас-Вегасе в том виде, в каком вы его мне предлагаете.

Как ни странно, все переживания и страхи этого дня вдруг померкли перед этой неожиданностью.

В конце концов, разве он не выдал только что половину своих тайн?

— Мы, кажется, говорили о том, чтобы сделать мое выступление более современным, — продолжает он, поворачивая при этом нож в моей груди. — Давайте просто…

Макс обрывает себя на полуслове звуком, похожим на рыдание.

Отвернувшись ото всех, он направляется к высокому окну, движения его неуверенны, со спины сын кажется стариком. Мне больно на это смотреть.

Став спиной ко всем, он глубокими вздохами пытается унять слезы.

— Только не оставляйте меня, — тихо выдавливает из себя Макс. — Постарайтесь хотя бы понять.

Медленно, устало трет глаза.

— Знаю, мне не зачеркнуть того, что я натворил сегодня, но вините в этом слабость человека, который видит, что жизнь его кончена.