Мемнох-дьявол - Райс Энн

– Страшно близки к чему?

– К тому, что не заслуживает прощения, – прошептал я.

– Что же заслуживает прощения – с точки зрения души, умершей в боли и смятении? Души, знавшей, что Богу все равно?

– Не знаю, – признался я. – Когда ты описывал тех избранных из преисподней, первый миллион душ, что ты провел через небесные врата, ты не говорил о преображенных чудовищах; ты говорил о людях, простивших Богу несправедливость мира, не так ли?

– Верно. Именно таких я взял с собой к небесным вратам – да.

– Но ты говорил так, словно эти люди стали жертвами несправедливости Господа. Ты ведь не исправлял души виновных? Таких, как я, – грешников, виновных в совершении несправедливостей?

– Ты думаешь, что им нечего сказать в свое оправдание?

– Некоторые могут иметь свои оправдания, коренящиеся в собственной глупости, простодушии, страхе перед властями. Но многие, очень многие злодеи просто-напросто такие, как я. Они знают, насколько плохи. Им на это наплевать. Они делают то, что делают, потому что... потому что им это нравится. Я люблю делать из людей вампиров. Я люблю пить кровь. Мне нравится лишать людей жизни. И всегда нравилось.

– Разве из-за этого ты пьешь кровь? Просто потому, что тебе нравится? А не оттого ли, что из тебя сделали совершенный сверхъестественный механизм с вечной жаждой крови, питающийся только кровью. Механизм, выхваченный из жизни и превращенный в Дитя Ночи из-за несправедливости мира, который ты и твоя судьба волновали не более, чем любой ребенок, голодающий этой ночью в Париже?

– Я не оправдываю то, что совершаю, или то, чем являюсь. Если думаешь, что да, если именно поэтому хочешь, чтобы я вместе с тобой управлял адом или обвинял Бога... то ты выбрал не ту персону. Я заслуживаю искупления только за то, что отнял у людей. Где их души, души тех, что я убил? Были ли они готовы к небесам? Попали ли они в ад? Потеряли ли эти души свою индивидуальность и пребывают ли все так же в вихре между адом и небесами? Души там, я знаю, я видел их – души, которым предстоит еще найти свое место.

– Да, верно.

– Я мог бы послать души в этот вихрь. Я – воплощение жадности и жестокости. Я пожирал смертных, которых убил, – для меня это было едой и питьем. Я не могу это оправдать.

– Ты думаешь, я хочу, чтобы ты оправдал себя? – спросил Мемнох. – Какое насилие я до сих пор оправдывал? Что заставляет тебя думать, что ты мне понравишься, если станешь оправдывать или защищать свои действия? Разве я когда-нибудь защищал кого-то, заставившего другого страдать?

– Нет, не защищал.

– Ну и что тогда?

– Что такое ад и как можешь ты управлять им? Ты не хочешь, чтобы люди страдали. Похоже, ты не хочешь даже, чтобы я страдал. Ты не можешь указать на Бога и сказать, что Он делает все хорошо и со смыслом! Не можешь. Ты – Его противник. Тогда что же такое ад?

– А что ты думаешь на этот счет? – снова спросил он меня. – С чем бы ты морально примирился... прежде чем совершенно отвергнуть меня! Прежде чем сбежать от меня. В какой ад смог бы ты поверить и каким бы ты его создал, будучи на моем месте?

– Областью, где люди осознают, что они сделали прочим, где сталкиваются с каждой подробностью этого, чтобы никогда, никогда не совершать того же самого опять; местом, где люди буквально преобразуются от понимания того, что сделали неправильно, и как могли бы избежать этого, и что им надо было делать. Когда они понимают, как сказал ты об избранных из преисподней. Когда могут простить не только Бога за весь этот большой кавардак, но и себя за свои ошибки, свое ужасное агрессивное поведение, свою злобу и низость. Когда любят всех и прощают всем. Лишь тогда они достойны небес. Ад должен стать местом, где они увидят последствия своих действий, но с полным милосердным пониманием того, как мало сами знали до этого.

– Совершенно верно. Понимать то, что ранит других людей, осознать, что ты не ведаешь многого, что никто не давал тебе знания, хотя у тебя была власть! И простить – простить своих жертв, простить Бога, простить себя. Да. Вот это правильно. Это положит конец моему гневу, моему насилию. Я не смогу больше потрясать кулаками, если только прощу Бога, и других людей, и себя.

Он ничего больше не говорил, просто сидел со сложенными на груди руками – глаза широко раскрыты, на темном лбу мелкие капельки влаги.

– Так вот в чем дело? – со страхом произнес я. – Это... это место, где ты учишься понимать, что сделал другому существу... где приходит осознание того, какие страдания навлек на других!