З.Л.О. - Соя Антон

Следак молчал, нормальных слов для ответа у него не находилось, а материться почему-то не хотелось. Он понимал, что Седой ведет свою игру, путает его, но никак не мог понять, чего от него хотят. Какие еще книги? Литературовед хренов! Следак никогда не писал книг, не вел блогов, даже писем писать не любил, CMC и те ненавидел. Автобиография? Полная фигня! Почему Седой резко перестал интересоваться судьбами будто бы пропавших людей и придумывает свои идиотские истории?

— Твой бред — ответ на мой бред, так, коллега? — сказал Следак, стараясь выдержать уверенный тон. — Думаешь, мой Димон — выдумка, глюк, и хочешь мне показать, что тоже можешь выдумать не хуже? Хотя бы про меня, например? Такой у тебя способ добраться до правды? Ты думаешь, что я прячусь за маской сумасшедшего, а сам помогаю таинственным террористам, похитившим кучу людей в Черняевске и теперь махнувшим в Москву? Как-то очень сложно. Громоздкая конструкция, коллега.

— Браво. Хотя абсолютно не в жилу. Но зато какой поток логического сознания. Просыпаешься, коллега, и это хорошо. Общаться становится интереснее.

— Еще бы понять, в чем твой интерес, Аркаша.

— Моя работа — отделять зерна от плевел. Нужно удостовериться, что твой бред всего лишь безвредный набор слов. Плод воспаленного сознания, не несущий опасности стране, которую я берегу от неприятностей.

— От демонов-террористов и амнезийных писателей, одержимых булгаковщиной?

— От любого зла.

— Отлично. Борьба со злом — моя любимая тема. И Димон бы одобрил.

— А по поводу автобиографии ты зря возникаешь. Вот послушай кусочек. Мне очень нравится. Называется «Путь Следака». Никакой мистики. Немного занудно и мрачно, но явно поменяет твое настроение.

Седой надел тяжелые очки, приблизил листки бумаги к лицу и стал читать. Чем дальше он читал, тем более неуютно становилось Следаку. Ему одновременно хотелось убежать, спрятаться и слушать, слушать, слушать. Ведь он слушал свою жизнь. Эту историю, кроме него, никто не мог написать. Голос у Седого был густой и приятный. Читал он с выражением, и Следак почувствовал, как по заросшим щекам бегут горячие слезы. На словах «свести счеты с жизнью» Седой остановился.

— Все, Ольгерт. Это конец твоей истории. Так почему ты не покончил с собой на могиле Веры?

— Я в ауте, Аркадий. Наверное, я действительно все это написал и забыл. При той жестокой терапии, которой меня здесь подвергали, это немудрено.

— Но почему твоя история кончается в петербургской больнице? Кстати, где ты лежал?

— В Скорой помощи на Будапештской. — Следак растерялся.

Седому удалось ввести его в удобное для себя состояние. Следаку казалось, что он стал мягким и податливым и Седой сможет слепить из него все, что захочет. Ему ужасно хотелось стукнуть кулаком по своей будто онемевшей голове, переставшей подчиняться какой-либо логике, но руки висели в крепко связанных за спиной рукавах.

— Давай попробуем вместе во всем разобраться, — сказал Седой.

— Давай, — тихо сдался Следак.

— Что случилось дальше? Ты добрался до могилы Веры?

— Я провалялся в больничке несколько месяцев. Точно не помню. Мне тогда казалось, что прошла вечность. Оплатил лечение. Обезболивающего для меня не жалели. Вот только душу не обезболить. Как только смог передвигаться на костылях — выписался. Одежду, документы мне в больнице вернули. Пистолет мой, конечно же, в милицию сдали. Не полагался мне теперь ствол. В наркоконтроле меня тихой сапой списали на пенсию по здоровью. Спасибо, хоть не по статье. Позвонили, чтобы документы заехал забрать. Инвалидность советовали оформить. Заботливые такие. Я взял такси, доехал до банкомата, снял все деньги. Домой не поехал. Я же в Вериной квартире жил. Как я мог туда вернуться, там все о ней напоминало. Да и зачем мне домой. У меня одна мысль крутилась — попрощаться и уйти. Про встречу на том свете не думал, к тому времени ни во что уже не верил. В Ад так в Ад. Вряд ли там будет хуже, чем у меня на душе. Таксист, почти мальчишка — лет двадцати, а выглядел как школьник, — отвез меня на дачу под Выборг. У меня там карабин прикопан был. Потом на кладбище. Март месяц, все в снегу. Дал таксисту денег, чтобы он могилку нашел и довел до нее. Парень в тот день на мне денег заработал, как за год. Хорошо, что кладбище маленькое. Будний день, пустое абсолютно кладбище. Сосны стоят в снегу. Небо синее-синее, как глаза у моей Верочки, как будто она на меня сверху смотрит. Я на могилку упал, реву. Таксеру говорю — иди, парень, в машину, одному мне надо побыть. А он как почуял что-то неладное. Стоит, не уходит. Дал ему денег. Иди, говорю, скоро приду. Махнул он рукой, будто хотел сказать что, да передумал и ушел в машину. Я на колени в снег бухнулся, из-за пазухи карабин достал, к горлу приставил и выстрелил. Грохот, огонь, снег с сосен попадал, воронье закружилось, закаркало, а боли никакой не чувствую. Карабин в сторону отлетел, свет померк, а я стою на коленях — не падаю и не умираю. Чувствую на плече руку, тяжелая такая рука, жесткая, и голос слышу в ухе: