Мэйфейрские ведьмы - Райс Энн

Представьте себе дочь, которая холодна с умирающей матерью. Но Мэри-Бет не обращала на это внимания. Она, как рассказывала Стелла, просто лежала в полузабытьи, страдая от боли и не зная, где находится, иногда вслух разговаривала с Джулиеном, словно тот был в комнате. Разумеется, Стелла не отходила от нее день и ночь, можете не сомневаться, Мэри-Бет очень любила Стеллу.

Да что там, однажды Мэри-Бет сама сказала мне, что могла бы запихнуть всех своих детей в мешок и швырнуть в Миссисипи, так она их любила. Только Стелла для нее что-то значила. Разумеется, она шутила. Она никогда не обходилась плохо со своими ребятишками. Я помню, как она часами читала вслух маленькому Лайонелу, а позже помогала ему делать уроки. Она наняла ему лучших учителей, когда он не захотел ходить в школу. Никто из ребятишек не делал больших успехов в школе, за исключением, разумеется, Карлотты. Стеллу исключили из трех разных школ, кажется. Только Карлотта хорошо училась, и это ей в жизни очень помогло.

Но о чем это я? Ах да. Иногда мне казалось, что в доме для меня нет места. В общем, я ушел. Отправился во Французский квартал. Это был расцвет Сторивилла, знаете ли, когда проституция была легальной. Джулиен когда-то самолично возил меня в «Зал из красного дерева» в заведении Лулу Уайт и в другие модные места, и он не возражал, если я посещал их один.

Ну так вот, в тот вечер я туда и отправился. И Джулиен не был против. Он уютно устроился в спальне на третьем этаже, обложившись книгами, с чашкой горячего шоколада и патефоном. Кроме того, он знал, что я ходил туда только смотреть. И вот прогуливаюсь я мимо всех этих лачуг – их когда-то называли притонами, знаете ли, – гляжу на девушек в дверях, которые знаками приглашают меня зайти, и, разумеется, не имею ни малейшего намерения это делать.

И тут мой взгляд падает на красивого юношу, я имею в виду, по-настоящему красивого. Он стоял в конце какой-то аллеи, сложив руки на груди и прислонившись к стене дома, и просто смотрел на меня. «Бон суар, Ричард», – произнес он, и я тут же узнал голос, французский акцент. Так говорил Джулиен. И я увидел, что этот человек и есть Джулиен! Только выглядел он лет на двадцать, никак не больше! Уверяю вас, я впервые в жизни так перепугался. Чуть не закричал. Это было хуже, чем увидеть привидение. А этот парень взял и пропал, просто исчез.

Я никак не мог найти экипаж и отправился пешком на Первую улицу. Дверь мне открыл Джулиен. Он был в халате, курил свою противную трубку и улыбался. «Я же говорил, что продемонстрирую тебе, как выглядел в двадцать лет!» – сказал он, рассмеявшись, и еще долго не мог успокоиться.

Я последовал за ним в большую гостиную. В то время это был прелестный зал, не то что теперь. Жаль, вы не видели. Обставлен абсолютно чудесной французской мебелью, в основном эпохи Людовика XV. Джулиен сам ее покупал в Европе, когда ездил туда с Мэри-Бет. Все такое легкое, элегантное – просто чудо. А что касается обстановки в стиле ар деко{12} – это Стелла постаралась. Она считала шиком понаставить везде пальмы в горшках! Из всей обстановки единственной приличной вещью был австрийский рояль. Дом смотрелся совершенно дико, когда я был там в последний раз на похоронах. Вы ведь знаете, конечно, что прощание со Стеллой было устроено в доме. Для нее даже не стали снимать ритуальный зал. Гроб с телом выставили в той самой комнате, где ее застрелили, вы знаете об этом? Я все оглядывался по сторонам, пытаясь представить, где именно произошло несчастье. И знаете ли, остальные проделывали то же самое. К тому времени Лайонел уже сидел под замком, разумеется. Мне все никак не верилось. В детстве Лайонел был такой милый мальчик, такой хорошенький. Они со Стеллой везде ходили вместе. Так о чем это я?

О да, о том невероятном вечере. Я увидел в городе молодого Джулиена, юношу-красавца, который обратился ко мне на французском. Вскоре я вернулся домой и уже шествовал за стариком Джулиеном в гостиную, где он опустился на диван, вытянул ноги и сказал: «Ах, Ричард, я мог бы так много тебе рассказать, так много показать. Но я теперь стар. И какой в том смысл? Одним из чудесных утешений в старости служит то, что не нужно больше стараться быть понятым всеми. Артерии неизбежно теряют эластичность, и это приводит к своего рода смирению».

Разумеется, я был все еще расстроен. «Джулиен, я требую, чтобы ты объяснил, как ты это проделал», – сказал я. Но он не стал отвечать. Словно меня вообще там не было. Он просто уставился в огонь. Зимой в той комнате всегда горели оба камина. Там устроено два камина, знаете ли, один чуть больше другого. Чуть позже Джулиен очнулся от своих грез и напомнил мне, что пишет историю своей жизни. Возможно, я обо всем прочту после его смерти. Впрочем, он не был уверен.

«Я жил в свое удовольствие, – сказал он. – Наверное, нехорошо радоваться жизни так, как радовался я. В мире еще так много несчастий, а я всегда отлично проводил время! Как-то несправедливо, правда? Мне следовало больше делать для других, гораздо больше. Мне следовало быть более изобретательным! Но обо всем этом ты сможешь прочитать позже в моей книге».

Он не раз повторял, что пишет автобиографию. Он действительно прожил очень интересную жизнь, знаете ли. Родившись задолго до Гражданской войны, он многое успел повидать на своем веку. Мы частенько с ним отправлялись в город верхом, и, когда проезжали Парк Одюбона{13}, он вспоминал те времена, когда вся эта земля принадлежала плантации. Он рассказывал о том, как ездил на пароходе по реке, посещал старый оперный театр и балы квартеронов. Он все говорил и говорил. Жаль, я не записывал за ним. Он любил рассказывать эти истории и маленькому Лайонелу со Стеллой, и те слушали, затаив дыхание. Он часто сажал их в карету вместе с нами, и мы отправлялись в город, где он показывал им разные дома во Французском квартале и рассказывал занятные истории.

Как мне хотелось прочитать его автобиографию. Помню, я несколько раз заходил в библиотеку и видел, что он что-то пишет, и он каждый раз говорил, что это его автобиография. Он писал от руки, хотя у него была пишущая машинка. Ему совсем не мешало присутствие детей. Будь то Лайонел, читающий у камина, или Стелла, расположившаяся с куклами на диване, не имело для него значения, он продолжал писать свою автобиографию.

И что, как вы думаете, произошло? Когда он умер, оказалось, что нет никакой истории жизни. Так мне сказала Мэри-Бет. Я умолял дать мне посмотреть его рукопись. Она лишь небрежно отмахнулась, сказав, что ничего не осталось. Но трогать что-либо на письменном столе запретила. Выдворила меня из библиотеки, а дверь заперла на ключ. О, я возненавидел ее тогда, по-настоящему возненавидел. Все это она проделала не наигрывая, абсолютно естественно. Любой бы подумал, что она говорит правду, так уверенно она держалась. Но ведь я видел эту рукопись собственными глазами. Но потом все-таки она дала мне одну вещь, принадлежавшую Джулиену, за что я навек ей благодарен.