Дверь в декабрь - Кунц Дин

— Они заставляли тебя садиться на этот стул?

Слезы выступили из-под сжатых век, пусть девочка и старалась их сдержать.

— Д-да… заставляли меня… сидеть… больно… так больно…

— И они подсоединяли тебя к вот этой установке контроля за деятельностью мозга.

— Да.

— Зачем?

— Чтобы учить меня, — прошептала девочка.

— Учить чему?

Мелани дернулась и заплакала.

— Больно! Жалится!

— Ты сейчас не на том стуле, Мелани! Ты всего лишь стоишь рядом с ним. Через тебя не будут пропускать электроток. Он не будет жалиться. Сейчас с тобой все в порядке. Ты меня слышишь?

От муки на лице девочки не осталось и следа.

Лаура жалела дочь, но понимала, что должна продолжать сеанс, какими бы болезненными ни были эти воспоминания для Мелани, потому что только из этих воспоминаний они могли извлечь ответы, объяснения, узнать правду.

— Когда они сажали тебя на стул, когда они… причиняли тебе боль, чему они старались научить тебя, Мелани? Чему ты должна была научиться?

— Контролю.

— … Контролю над чем?

— Моими мыслями.

— И о чем тебе следовало думать?

— О пустоте.

— Как это?

— Ни о чем.

— Они хотели, чтобы ты очистила свой рассудок от мыслей. Так?

— И они не хотели, чтобы я чувствовала.

— Чувствовала что?

— Что угодно.

Лаура посмотрела на Дэна. Тот хмурился и, похоже, тоже ничего не понимал.

Лаура вновь повернулась к дочери.

— Что еще ты видишь в серой комнате?

— Резервуар.

— Они заставляли тебя забираться в резервуар?

— Голой.

В одном этом слове, «голой», слышались не только стыд и страх, но и полная беспомощность и уязвимость. У Лауры защемило сердце. Она готова была закончить сеанс, обойти стол, обнять дочь, крепко прижать ее к себе. Но, если они хотели спасти Мелани, им требовалось узнать, что вынесла девочка и почему. И пока узнать что-либо они могли лишь с помощью гипноза.

— Сладенькая, я хочу, чтобы ты поднялась по серым ступеням и влезла в резервуар.

Девочка захныкала, отчаянно замотала головой, но не открыла глаза и не вырвалась из транса, в который ввела ее мать.

— Поднимись по ступенькам, Мелани.

— Нет.

— Поднимись по ступенькам.

— Пожалуйста…

Ребенок побледнел. Капельки пота выступили на лбу Мелани, черные мешки под глазами стали больше и темнее. Лауре пришлось пересиливать себя, заставляя дочь вновь пережить пытку.

Но другого пути не было.

— Поднимись по ступенькам, Мелани.

Душевная боль перекосила лицо девочки. Лаура услышала, как на кровати заерзал Дэн, но не посмотрела на него, не отрывала глаз от дочери.

— Открой крышку люка резервуара, Мелани.

— Я… боюсь.

— Не бойся. На этот раз ты не будешь там одна. Я буду с тобой. И не позволю случиться ничему плохому.

— Я боюсь, — повторила Мелани.

Эти два слова прозвучали как обвинение. Ты не смогла защитить меня раньше, мама, так почему я должна поверить, что сможешь защитить теперь?

— Открой крышку люка, Мелани.

— Это там, — у девочки дрожал голос.

— Что там?

— Выход.

— Выход из чего?

— Выход из всего.

— Я не понимаю.

— Выход… из меня.

— Что это означает?

— Выход из меня, — повторила девочка очень печально.

Лаура решила, что она еще слишком мало знает, чтобы правильно интерпретировать ответы девочки.

И если станет и дальше задавать вопросы, то ответы будут только еще больше сбивать ее с толку.

Поэтому она решила, что прежде всего нужно отправить Мелани в резервуар и выяснить, что там происходило.

— Крышка перед тобой, сладенькая.

Девочка молчала.

— Ты ее видишь?

— Да, — с неохотой ответила Мелани.

— Открой люк, Мелани. Хватит топтаться на месте. Открой люк прямо сейчас.

С протестом и отвращением, отразившимися на детском личике, девочка подняла руки и взялась за крышку люка, которая для нее, в гипнотическом состоянии, была совершенно реальной, тогда как ни Лаура, ни Дэн крышку эту, естественно, не видели. Потянула на себя, а когда люк открылся, Мелани обхватила себя руками и задрожала, словно стояла на холодном ветру.

— Я… она… я ее открыла.

— Это дверь, Мелани?

— Это крышка люка. В резервуар.

— Но это также дверь в декабрь?

— Нет.

— А что такое дверь в декабрь?

— Выход.

— Выход из чего?

— Выход… выход из… резервуара.

Ничего не понимая, Лаура глубоко вдохнула.

— Забудь об этом. Сейчас я хочу, чтобы ты просто вошла в резервуар.

Мелани опять заплакала.

— Входи, сладенькая.

— Я… я б-боюсь.

— Не нужно бояться.

— Я могу…

— Что?

— Если я войду… я могу…

— Можешь что?

— Кое-что сделать, — мрачно ответила девочка.

— Что ты можешь сделать?

— Что-то…

— Скажи мне.

— Что-то ужасное, — едва слышно выдохнула Мелани.

Не зная, правильно ли она поняла дочь, Лаура переспросила:

— Ты думаешь, что-то ужасное может случиться с тобой?

— Нет, — еще тише.

— Ну, тогда…

— Да.

— Что же?

— Нет… да…

— Сладенькая?

Молчание.

На лице ребенка теперь отражался не только страх. Появилось новое чувство, возможно, отчаяние.

— Хорошо, — продолжила Лаура. — Не бойся. Успокойся. Расслабься. Я здесь, рядом с тобой. Ты должна войти в резервуар. Ты должна в него войти, но с тобой все будет в порядке.

Напряжение покинуло Мелани. Она обмякла, сидя на стуле. Но лицо оставалось мрачным. Хуже, чем мрачным. Глаза вдруг глубоко запали. Создавалось ощущение, что они уходили все глубже и глубже, так что скоро глазницы могли остаться пустыми. Лицо побледнело до такой степени, что буквально превратилось в маску из алебастра, губы стали такими же бескровными, как кожа. Тело ее приобрело какую-то особенную хрупкость, словно место плоти, крови и костей заняли тончайшая бумага и легчайший порошок. Казалось, она могла разлететься на мельчайшие частички, стоило кому-то громко заговорить или махнуть в ее сторону рукой.

— Может, хватит для одного дня? — подал голос Холдейн.

— Нет, — возразила Лаура. — Мы должны это сделать. Это самый быстрый способ выяснить, что же, черт побери, происходит. Я могу провести ее по воспоминаниям независимо от того, насколько они плохие. Я такое уже делала. У меня хорошо получается.

Но когда Лаура посмотрела через столик на свою тающую на глазах дочь, у нее засосало под ложечкой, и ей пришлось бороться с подкатившей к горлу тошнотой. Ей показалось, что Мелани умерла. Она сидела, обмякнув, с закрытыми глазами, не шевелясь, лицом напоминая холодный труп. Черты лица застыли в последней, болезненной гримасе смерти.

Могли эти воспоминания оказаться столь ужасными, что убили бы Мелани, если бы она попыталась вытащить их на свет божий?