Договор с вампиром - Калогридис Джинн

– Мери, – прошептала она.

Возможно, она не произнесла ни слова и мне только показалось, что ее губы шевельнулись. А может, я уловила ее мысленный призыв:

– Сестра моя. Поцелуй меня перед смертью.

Я уступила просьбе и нырнула в пучину ее глаз, испытывая умиротворенное ликование, какое снисходит на тонущего, когда тот прекращает всякое сопротивление и покоряется смерти. Мои губы приблизились к ее бледным губам. Нас разделяло не более двух дюймов. Жужанна улыбнулась, предвкушая какое-то неясное наслаждение, в которое теперь затянуло и меня. Ее язык мелькнул между белых, блестящих зубов.

Дверь с шумом распахнулась. Я отпрянула от Жужанны и вновь очутилось в привычном мне мире.

– Доамнэ! – выдохнула запыхавшаяся Дуня.

Она стояла в проеме, опираясь рукой о косяк. Ее маленькая крепкая фигурка вся напряглась от непонятной мне тревоги. Я мгновенно поняла, что Дуня неспроста с таким шумом ворвалась в спальню. Жужанна не шевельнулась, однако нежность мгновенно исчезла из ее глаз. Я уловила в них голод и неприкрытую ненависть.

– Доамнэ, – не своим, металлическим голосом повторила Дуня, – мне нужно с вами поговорить. Давайте выйдем.

Я встала. Ноги не сгибались, как будто я просидела не полчаса, а целую вечность. Не сказав Жужанне ни слова, я молча последовала за горничной в коридор.

Когда мы вышли, Дуня плотно затворила дверь спальни. Отведя меня подальше, горничная заговорщицки огляделась по сторонам и торопливо зашептала:

– Доамнэ! Вам нельзя ее целовать! И другим не позволяйте. Она сейчас голодная. Может случиться, от ее поцелуя человек станет стригоем.

Я вдруг почувствовала упадок сил, привалилась к стене и сложила руки на животе. О, как бы я сейчас хотела заткнуть своему малютке уши, чтобы оградить его от этого потока безумия!

– Все правда, – тихо сказала я, говоря больше себе, чем Дуне. – Все, что касается Влада. Я прочитала дневник Жужанны.

У Дуни затряслась пухлая нижняя губа. Дрожащим, непривычно высоким голосом она сказала:

– Это я виновата, доамнэ. А теперь из-за меня она умрет.

Дуня заплакала, горько всхлипывая и сотрясаясь всем телом. Я обняла ее и стала гладить по спине, словно младенца, у которого болит животик. Дуня по-детски шмыгала носом и повторяла:

– Он... он меня усыпил... Будь я не такая слабая... Но она... не пойму, с чего у нее столько сил появилось.

– Он обманул нас обеих, – желая ее утешить, сказала я. – Она все это написала в дневнике. Она пила его кровь. Он ее заставлял, чтобы обмануть нас и привязать ее к себе. Теперь нам надо быть осторожными: все, что она видит и слышит, тут же становится известно ему.

Наконец Дуня успокоилась. Она расправила плечи и стерла со щек остатки слез. Я выпустила ее из своих объятий и ободряюще потрепала по спине.

– Можно ли теперь чем-нибудь помочь Жужанне? – спросила я.

Дуня покачала головой.

– От смерти ее уже ничто не спасет. Осталось одно – сделать так, чтобы она не стала стригоицей.

– Для этого надо убить Влада, – прошептала я. Дуня задумалась.

– Он очень старый и хитрый. Его многие пытались убить, да только никто не сумел. Нужно сделать по-другому.

– Как? – спросила я, почувствовав проблеск надежды.

Дуня отвела глаза и уткнулась взглядом в ковер. Она морщилась и кусала губы, чтобы не заплакать снова.

– Когда домнишоарэ умрет, она не сразу превратится в стригоицу. Должно пройти дня два или три. За это время нужно воткнуть ей прямо в сердце кол. Потом отрезать голову, положить в рот чеснок и голову зарыть отдельно от тела.

К горлу подступила тошнота. Я прикрыла губы пальцами и снова уперлась спиной в стену, боясь, как бы не подкосились ноги. Мысленно я уже видела большой мясницкий нож, перерезающий нежную шею Жужанны. Я представила толстый деревянный кол, нацеленный ей в грудь, и слышала удары молотка, загоняющего его все глубже и глубже в хрупкое тело. А затем мне почудилось, будто я смотрю в широко раскрытые глаза Жужанны, в которых застыла невыразимая боль...

Аркадий ни за что не простит подобного зверства по отношению к своей сестре. Если уж проводить этот гнусный ритуал, то в полнейшей тайне. Но как такое утаишь?

– Зачем? – спросила я, немного отдышавшись. – Зачем делать такие страшные вещи? Объясни, почему обязательно нужно отрезать голову и закапывать ее отдельно от тела?

Дуня наконец отважилась поднять на меня взгляд.

– У стригоя особая сила есть. Ему любая рана нипочем. Если стригою отрезать голову и не закопать в другом месте, голова снова к телу прирастет. И кол он выдернет. Потому стригоев и зовут неумершими.