Часовщик - Кортес Родриго

— Ай да Генерал! — потрясенно цокнул он языком.

Только теперь стало ясно, сколь рискованную игру ведет Орден, одной рукой через Трибунал беря взятки с наивных грандов и провоцируя мятежи морисков, а второй — выстилая им дорожку на костер и в рабство.

Понятно, что и протестанты не дремали. Томазо пролистал бумаги и довольно быстро нашел нужную сводку. Неведомый агент сообщал Генералу, что Англия и Голландия уже ведут с пиренейскими евреями активные переговоры и зовут в свои страны и колонии всех, кто пожелает, — от крестьян до врачей.

— Еще бы вы не звали… — процедил Томазо. В условиях затяжной войны квалифицированные мастера решали многое, если не все. И если изгнанные евреи и мориски начнут работать на врага, исход войны был бы предрешен. Вот только теперь их ждала иная судьба.

— Только бы суметь… — прошептал Томазо. Он понимал, на сколь узенькую, тоньше мостика в мусульманский рай, дорожку только что ступил.

Когда Амиру сообщили, что марокканский султан вроде бы как согласен принять всех беженцев-мусульман, он задумался. Кое-кто из морисков прямо сейчас воевал вместе с грандами против короля. Но его люди голодали и давно уже хотели одного — нормальной жизни.

— А что, в Гранадском эмирате нас не ждут? — внезапно засомневался он.

— В Гранаду еще прорваться надо, — покачал головой принесший весточку купец. — Там, у границы, на каждой тропе посты. Большей частью доминиканцы — звери, а не люди.

Мужчины понурились. Гранада была и ближе, и понятнее Африки, но с «псами господними» никто связываться не желал.

— Король обещал пропустить всех желающих до порта Коронья, — сказал купец. — А оттуда в Африку много судов ходит.

Амир расстелил на коленях карту. Означенный порт был не так уж и далеко, но он просто не представлял, как будет перевозить скотину. А главное, Амир слишком хорошо помнил то, что порассказал ему о марокканских властях тот христианин-раб, которому он как-то вправил кишки.

— Мы идем в Гранаду, — решительно свернул он карту.

— Зачем, Амир? — недовольно загудели мужчины. — Тебе мало погибших?

Амир поднял руку, призывая к тишине.

— Друг моего врага — мой враг, — процитировал он правило умножения положительного числа на отрицательное — еще из «Алгебры». — И если марокканский султан договорился с нашим королем, дело нечисто.

Когда Комиссар Трибунала брат Агостино получил очередное распоряжение из Сарагосы, он немного испугался. Теперь Главный инквизитор не настаивал на преследовании морисков, однако жестко потребовал полного и окончательного приобщения к Церкви скрывающихся в лесах и долах местных язычников.

— Хорошо написано, — оценил красоту слога Комиссар. — Если бы так же и дела шли…

Языческих сел в округе было достаточно. Но вот беда, за сотни лет соседства христианские, мусульманские и еврейские селяне оттеснили их на неудобья. Каждые два-три года монахи, утопая в болотах и огибая жуткие осыпи, кое-как добирались до какой-то части из них и демонстрировали картинки со Страшным судом. Перепуганные язычники принимали крещение, а едва монахи уходили, все продолжалось по-старому.

Как говорили Комиссару монахи, иные села из-за неслаженности действий крестили по два-три раза: то францисканцы, то бенедиктинцы, то еще кто. И вот теперь брату Агостино предстояло пройти по их следам и примерно наказать всех, кто отступил от однажды принятой веры в Христа. Но он боялся. Как рассказывали все те же монахи, язычники уже знали, что такое Трибунал.

Бруно ничуть не удивился тому, что сеньор Томазо взял его с собой. Он видел, что его коллега одновременно удручен, взвинчен и, как никогда, одинок.

— Настоящий часовщик всегда одинок, — сказал он сеньору Томазо, когда они в роскошной карете объехали несколько крупных городов и отправились в сторону гранадской границы.

— Почему?

Сеньор Томазо был настолько углублен в свои мысли, что даже толком не обдумал, к чему это сказано.

— Не знаю, — пожал плечами Бруно. — Олаф был всегда один, я всегда один, вы тоже, как я вижу…

— Я — монах, — отрезал сеньор Томазо. — Если ты об этом…

Бруно рассмеялся. Он видел множество монахов. Это веселое, буйное и вечно нетрезвое племя отнюдь не отличалось склонностью к одиночеству. А огромные кладбища убитых Божьими невестами младенцев окружали каждый монастырь.

— Не в этом дело. Вы — мастер.

Сеньор Томазо удивился и тут же иронично усмехнулся какой-то своей мысли.