Скрипка - Райс Энн

Моя матушка.

Подобострастный русский гвардеец не посмел остановить важного аристократа, смело шагавшего к помосту.

Слуги в открытых дверях смотрели перед собой немигающим взглядом, словно восковые куклы, разряженные в голубой атлас донаполеоновской эпохи и парики с тонкими косичками.

Стефан остановился перед помостом. Всего в двух шагах от него дремала девушка на маленьком золоченом стуле, опустив одну руку в гроб.

Моя сестра Вера. Неужели у меня дрожит голос? Взгляни на нее, как она оплакивает отца. Вера. И загляни в гроб.

Мы приблизились в нашем видении к гробу. На меня нахлынул запах цветов, густой пьянящий аромат лилий, других бутонов. Свечной воск, запах детства, от которого кружится голова, так пахло в маленькой часовне на Притания-стрит, этом убежище святости и покоя, где мы опускались на колени вместе с матерью у красивой ограды, а пышные гладиолусы у алтаря затмевали наши маленькие скромные букетики.

Печаль. Глубокая печаль.

Но я ни о чем не могла думать, кроме того, что происходило на моих глазах. Я была рядом со Стефаном в этой его последней попытке раздобыть скрипку и окаменела от страха Закутанная в плащ фигура тихо поднялась на две ступеньки помоста. Сердце в моей груди невыносимо жгло. Ни одно мое воспоминание не могло сравниться с этой болью, с этим страхом перед грядущим, с этой жестокостью и разбитыми мечтами.

Вот мой отец. Вот человек, погубивший мои руки.

Покойный выглядел суровым, но каким-то блеклым. Смерть только заострила его славянские черты, щеки впали, нос казался еще тоньше благодаря, скорее всего, стараниям гримера, губы были неестественно накрашены, их уголки опущены вниз, и дуновение жизни уже не могло их коснуться и искривить в легкую усмешку, с которой он обычно разговаривал с людьми до того, как все это случилось.

Очень сильно раскрашенное лицо, а тело убрано с чрезмерной пышностью мехами, драгоценными каменьями и бархатом – одним словом, пышность в русском стиле, где все должно сверкать в знак богатства. Руки, унизанные кольцами, вяло лежали на груди, придерживая крест. Но рядом с ним в атласном гнездышке покоилась скрипка, наша скрипка, на которую упала рука спящей Веры.

– Стефан, нет! – воскликнула я. – Разве ты сможешь взять скрипку? – прошептала я в темноте. – Твоя сестра сразу почувствует, Стефан.

А, значит, ты боишься за мою жизнь, глядя на эту картину из прошлого, и тем не менее отказываешься вернуть мне мою скрипку. Так гляди же, как я за нее умру.

Я попыталась отвернуться. Он силой заставил меня смотреть. Прикованные к этой сцене, мы оставались немыми свидетелями происходящего. Мы были невидимы, но я чувствовала, как бьется его сердце, я чувствовала, как дрожит его рука, когда он заставил меня повернуть голову.

– Смотри, – только и мог он твердить, – смотри, это последние секунды моей жизни.

Закутанная в плащ фигура преодолела последние две ступени помоста. Он посмотрел остекленевшим усталым взором на мертвого отца. А потом из-под плаща появилась рука, обмотанная бинтами, и подхватила скрипку со смычком, и прижала к груди, а сверху легла вторая изувеченная рука.

Проснулась Вера.

– Стефан, нет! – прошептала она и повела глазами из стороны в сторону в знак предупреждения. Она в отчаянии подавала ему сигнал уйти.

Стефан обернулся.

Я разгадала заговор. Его братья высыпали из дверей, ведущих в следующий зал. Какой-то человек кинулся к рыдающей Вере и утащил ее в сторону. Она протягивала руки к Стефану и пронзительно кричала, охваченная паникой.

– Убийца! – воскликнул человек, выпустивший первую пулю. Она пробила не только Стефана, она пробила скрипку, я услышала треск дерева.

Стефан пришел в ужас.

– Нет, вы не смеете! – сказал он. – Нет!

Выстрел за выстрелом поражал его и скрипку. Он побежал. Выскочил в центр зала, а они продолжали обстреливать его. Стреляли не только разряженные господа, но и гвардейцы, пули всаживались в его тело и в скрипку.

Лицо Стефана вспыхнуло. Ничто не могло остановить человека, за которым мы наблюдали. Ничто.

Мы видели, как он, приоткрыв рот, хватает воздух. Прищурившись, он помчался к лестнице, плащ развевался за его спиной, скрипка и смычок по-прежнему в его руках, и нет крови, нет крови, если не считать той, что сочилась из пальцев, а теперь гляди!

Руки.

Руки целые и невредимые, не нуждавшиеся в перевязке. Руки с длинными тонкими пальцами крепко сжимают скрипку.