Очень полезная книга - Федотова Юлия

— Чувствую! — чуть задыхаясь от волнения, бормотал тот. — Я… я никогда не практиковал магию, я не думал, что способен… Но зло, здесь кругом зло, оно хочет меня, и Ивана, и лошадей тоже… Хочет наши жизни…

— А меня? — Даже в тусклом свете сумерек было заметно, как Кьетт вдруг побледнел.

— Нет, тебя не хочет… — Тут лицо снурла сделалось совсем растерянным и жалким. — Ты только не обижайся… но оно… оно…

— Что?!

— Оно как бы тебе сродни! — выпалил несчастный, собравшись с духом.

— Так, двигаем отсюда! — почти выкрикнул Кьетт. — Живо!

Снурла даже подсаживать на седло не пришлось, сам взгромоздился, да так прытко, что едва не свалился с другой стороны. И скакали они, не разбирая дороги, убегали от невидимого врага, и лошадей не приходилось погонять, сами несли. А потом сами перешли на шаг.

— Ну теперь чувствуй, — велел нолькр снурлу. — Есть зло?

Зла не было. Только рузы, упыри, цегры и оборотни. И еще фальгрим может во-он из тех могильников вылезти. Ничего страшного, ночевать можно. Только защиту надо ставить спешно, потому что стемнело совсем, и хворосту уже точно не набрать.

Так и просидели до рассвета посередь дороги, прижавшись друг к другу и дрожа от холода. Пытались дремать, получалось плохо. Рядом топтались, всхрапывали лошади — глаза их были предусмотрительно закрыты шорами. С чужого неба падали редкие снежинки. Рузы носились во мгле на перепончатых крыльях, врезались в невидимую стену защиты и, грязно бранясь на каркающем своем наречии, падали вниз. Потом пришла пара упырей, и рузы устроили обед: разодрали мертвецов в клочья, из-за кусков передрались и погибшего в драке соплеменника съели тоже. Оборотни выли где-то за лесом. Цегр приходил, себе на горе, — огромный, безмозглый, на горбатом загривке дыбом шерсть, в желтых глазах плещется слепая ярость, с клыков капает слюна. Ломился тупо в стену, и рузы все разлетелись с его появлением.

— Выпусти меня на минуточку, — попросил Кьетт Ивана невинным голосом. — Щелку сделай, чтобы я пролез бочком, а цегр — нет.

Иван щелку сделал. Зачем — спрашивать не стал, знал, что сейчас произойдет. Сам глаза закрыл и снурлу велел не смотреть. То, что осталось от цегра, дожрали рузы. А фальгрим так и не пожаловал. Спокойно ночь прошла, уверял измученных и окоченевших спутников нолькр. На войне гораздо хуже бывает.

Потом было еще несколько таких ночей. Ничего, привыкли. А от какого зла они так спешно удирали в ту, самую первую, кого именно чувствовал снурл, а нолькр не чувствовал, но боялся, Иван так и не узнал. Допытывался у Кьетта, но тот был неумолим:

— Не скажу пока, в другой раз. Мы с тобой еще мало знакомы, я стесняюсь.

— Это что, твои соплеменники были? — наседал Иван, сделав из вышесказанного некоторые догадки.

— Нет. Не совсем. Отстань. Попозже.

Так и не признался. И снурл ничего не знал. Или тоже говорить не хотел? Как же это нелегко — водить знакомство с магическими существами!

Через девять дней пути они должны были выехать к семозийско-гевзойской границе — так обещал граф. «Там вас стража остановит, спросит пошлину за выезд-въезд. Так вы только гевзойцам платите, а нашим не давайте, скажете, по казенной надобности едете», — ну не делал королевский дядюшка большой разницы между своим карманом и государственным, что тут поделаешь.

Не выехали. И местность стала совсем необжитой, не у кого и спросить, далеко ли осталось.

— Заблудились! — запаниковал снурл к вечеру, днем он еще надеялся на лучшее.

— Как мы могли заблудиться, если дорога одна-единственная и мы с нее не сворачивали? — резче, чем следовало бы, огрызнулся Иван. С каждым днем чужой мир раздражал его все сильнее. Наскучило однообразие осеннего ландшафта, лишенного всякой живописности. Надоело качаться в седле день за днем, надоело бояться руз и прочей местной дряни. Тошнило уже от трактирной грязи и бедности деревень, в которых случалось ночевать. Будучи, с легкой руки графа Сонавриза, «важными господами», они останавливались только в самых лучших, по местным меркам, домах, принадлежащих старостам или зажиточным арендаторам. Но даже в них было убого и промозгло, хозяева явно экономили на дровах. Одежда провоняла костром и лошадьми, ее мучительно хотелось сменить или хотя бы постирать, но, когда он заикнулся об этом, Кьетт только и вымолвил с тоской в голосе: «Не высохнет за ночь»… Скучный, серый, неустроенный мир — угораздило же в такой угодить! Общага уже домом родным казалась, все-таки в ней и туалет теплый, и душ есть на первом этаже…