Таня Гроттер и посох Волхвов - Емец Дмитрий

Сфинкс зарычал было, преградив им дорогу, но Великая Зуби строго взглянула на него сквозь толстые линзы очков. Присмиревший страж вспрыгнул на дверь, мгновенно потеряв объем и сделавшись плоским.

В кабинете, как и в тот раз, когда ее перевели на темное отделение, собрались все преподаватели. Зеркало было завешено тканью. Изредка ткань раздувалась, и Таня слышала с той стороны шторы стеклянный смех Горбуна. Смех звучал гораздо громче и увереннее, чем в прошлый раз. Безумный Стекольщик явно становился сильнее с каждым днем.

Зализина, неподвижная, как восковая фигура, сидела на кресле Сарданапала. Возле нее хлопотали Ягге и сам академик. Ягге что-то нашептывала и выдувала из вишневой трубочки кольца дыма. Они опоясывали Зализину и, замирая, таяли, словно пытались снять с нее часть порчи.

Таню охватила жгучая жалость к Лизе. Не задумываясь, она бросилась к ней и опустилась на корточки, так что их лица были теперь примерно вровень.

Когда лицо Тани оказалось совсем рядом, во взгляде Зализиной на краткий миг мелькнуло что-то осмысленное. Словно прежняя Лиза проглянула на миг из-за запотевшего стекла.

– ЭТО ТЫ ВИНОВАТА, ГРОТТЕРША! ПОЧЕМУ Я, А НЕ ТЫ? ПОЧЕМУ НЕ ТЫ? – крикнула Лиза и, вытянув руки, бросилась к Тане.

Таня в ужасе отпрянула. Академик и Ягге попытались вновь усадить Лизу в кресло, но сумели сделать это лишь с помощью Медузии.

Поклеп Поклепыч, подбоченясь, злобно уставился на Таню. И она вновь – это становилось уже почти привычным – почувствовала, как в ее тело ввинчиваются ледяные сверла сосулек.

– Парус спускалус! – быстро произнес Сарданапал.

Зеленая искра скользнула по волосам беснующейся Зализиной, которая билась в руках у Медузии и Ягге, как припадочная. Тело обмякло. Голова опустилась на грудь, а когда поднялась вновь, в ее полузакрытых глазах сквозила прежняя отрешенность.

– Сегодня Гроттер должна полететь на Лысую Гору! Мы должны получить то, что было у нас отнято! Иначе первым умрет это захваченное тело, а за ним и другие… Это было мое последнее предупреждение! Предупреждение Триглава! – мертвенным, чужим голосом произнесла Зализина.

Ткань на зеркале вздулась пузырем и опала. Хохоча, Безумный Стекольщик пробежал по трещинам из нижнего угла в верхний.

Черномагические книги в клетке превращались то в больших черных галок, то в змей, пытавшихся протиснуться сквозь прутья. Таня смотрела на них и гадала, что сейчас скажет ей Сарданапал. Но академик ничего не говорил. Он молчал, размышляя.

В кабинете они остались вдвоем – Таня и Сарданапал. Даже Медузия, которой не хотелось выходить, удалилась, правильно истолковав настойчивый взгляд главы Тибидохса. Когда дверь за последним преподавателем закрылась и Ягге с санитарными джиннами бережно отвели шагающую точно зомби Зализину в магпункт, Сарданапал долго испытующе смотрел на Таню. И в том, как он смотрел, не было раздражения или гнева – скорее, Сарданапал смотрел грустно, сострадательно и с бесконечным пониманием.

– Ты слышала, что сказала Зализина, не так ли? – наконец негромко спросил академик.

– Да.

– И понимаешь, кто в действительности говорил это за нее?

Таня кивнула. Ответ был слишком очевиден.

– Несколько ночей я провел в библиотеке у джинна Абдуллы. С ним вместе мы просмотрели сотни книг и манускриптов… Бесполезно. Никакая магия не сможет закрыть зеркальный ход из Потустороннего Мира, открывшийся по твоей неосторожности. Но сейчас не время искать виновных.

Глава Тибидохса покачал головой, показывая, что больше не будет возвращаться к этой теме.

– Между мирами – Потусторонним и нашим – всегда существовал строгий закон равновесия. Ничто не может перейти из мира в мир, не нарушив хрупкого баланса. Теперь, когда у Симорга, Перуна, Велеса и Триглава что-то пропало, наш мир сделался должником их мира… Пока мы не вернем им похищенного, ход останется открытым.

Таня услышала в зеркале подозрительный звук. Ей почудилось, что на ткани, которой было завешено стекло, возникла маленькая темная точка. Но Сарданапал продолжал говорить, и она отвернулась от зеркала.

– Ошибочно считать, что все языческие боги заточены за Жуткими Воротами. Поверь, девочка моя, лишь небольшая часть… Другие предпочли уйти в Потусторонний Мир. Симорг, Перун, Велес и Триглав – лишь первые, кто стремится пробиться к нам. Даже сумей мы чудом их остановить – что почти невозможно, – за ними последуют другие, и Тибидохс рано или поздно будет разрушен. Мы первые, потому что нас они винят в гибели мирового древа. Потом под удар попадет весь остальной магический мир, и наконец пострадает даже мир лопухоидов… И снова в центре всех событий оказалась ты, Таня Гроттер. Как ты думаешь, почему они требуют, чтобы именно ты вернула им украденное?

– Может, потому, что я вызвала дух Безумного Стекольщика? – предположила Таня.

Борода Сарданапала с сомнением шевельнулась.

– Возможно. Но, возможно, тут есть что-то еще. Поверь, останавливая на ком-то свой выбор, древние боги всегда имеют очень веское основание… Раз они требуют, чтобы украденное нашла ты, – значит, никто другой: ни я, ни Медузия, ни Поклеп – не сможет сделать это за тебя. Хотя мы тоже что-то умеем. Я не отпустил бы тебя на Лысую Гору, но выхода нет… Раньше тебе не приходилось там бывать?

– Нет, – произнесла Таня.

Усы академика грустно обвисли. Похоже, они ожидали другого ответа.

– О, разумеется, – сказал Сарданапал. – Просто я подумал: может, ты выбиралась туда тайно. В наше время… кгхм… всякое случалось. Встречались ученики, которые регулярно нарушали школьные правила… Кого бы вспомнить?.. Леопольд Гроттер, скажем, был яркий пример… Кгхм… В любом случае Лысая Гора не место для учеников Тибидохса. Ничему хорошему там не научишься, а вот погибнуть можно довольно просто. Я десятки раз предупреждал об этом Леопольда в этом самом кабинете.

Таня ощутила головокружение. Внутри у нее потеплело, словно что-то родное, забытое на миг коснулось ее. Так происходило почти всегда, когда она слышала об отце или матери или сама начинала думать о них. И тогда ей казалось, что Леопольд и Софья где-то рядом и смотрят на нее, невидимые, поддерживая ее и согревая любовью.

– Мой отец нарушал школьные правила? – как бы невзначай спросила Таня. Ей хотелось узнать об этом больше.

Сарданапал разгладил бороду и кашлянул в ладонь. Тане показалось, что он сделал это, пряча улыбку.

– М-м-м… «Нарушал» – не то слово. Твой отец терпеть не мог правила как таковые. Лучший способ заставить его что-нибудь сделать было сказать, что это запрещено. Причем не просто запрещено, а строго-настрого. Однажды я застал его на крыше с хорошо знакомым тебе контрабасом. Твой отец пытался улететь на Лысую Гору, к тому же, как потом выяснилось, не в первый уже раз. Помню, был большой скандал. Профессор Клопп требовал, чтобы я перевел его на темное отделение. Но, как видишь, он остался на белом, а на темное перешла его дочь… Кгхм… Да Леопольд и его контрабас гремели тогда на всю школу! Кажется, он не расставался с инструментом ни днем, ни ночью. Как-то мы обходили ночью комнаты, проверяя, не удрал ли кто воевать с нежитью (тогда была война, и все удирали на фронт), и я увидел Леопольда, спящего в обнимку с контрабасом. Даже укрытого с ним одним одеялом… М-м-м…

Таня жадно слушала академика. Ей приятно было даже не столько подтверждение, что контрабас принадлежал ее отцу (это она знала и прежде), сколько новое для нее известие, что Леопольд и контрабас были неразлучны. Значит, как и она, Леопольд разглядывал все его трещины, гладил ладонью полировку и подкручивал колки, натягивая струны. Она подумала, что всякий раз, прикасаясь к контрабасу, она прикасается к отцу.

– Да, этому контрабасу не одна сотня лет, и, кстати, полет – это лишь часть его магии. И не самая значительная, – как бы между прочим сказал академик.

В тот же миг он многозначительно взглянул на Таню. Возможно, он рассказал бы о контрабасе и Леопольде что-то еще, но внезапно ткань, закрывавшая зеркало, вспыхнула. Огонь, возникший в ее нижнем левом углу, в одно мгновение охватил всю ткань целиком и норовил дотянуться до бумаг на столе академика. Так вот что означали эти звуки и темное пятнышко! Горбун исхитрился поджечь покрывало!

– Трыгус шипелус! – крикнула Таня.

Заклинание сработало, но с опозданием – слишком яростным было пламя. От ткани остались лишь обгоревшие, чадящие душным дымом лохмотья.

Горбун с Пупырчатым Носом дребезжаще расхохотался и, поймав отражение Сарданапала, попытался оторвать у него голову. Но прежде чем ему это удалось, зеркальный академик выбросил искру, отбросившую Безумного Стекольщика за срез стекла, где он принялся мерзко скрежетать и ругаться. Отражение академика величественно запахнулось в плащ и телепортировало, вероятно, намереваясь появиться в одном из других зеркал Тибидохса.