Я надену чёрное - Пратчетт Терри

Роланд её прервал:

— И где же деньги? — Его голос прозвучал отстраненно и без эмоций.

— Понятия не имею, — ответила Тиффани. Едва его рот открылся, как она закричала: — Нет! Сперва выслушай, ясно? Сиди и слушай! Я ухаживала за твоим отцом почти два года. Мне нравился старик, и я никогда не сделала бы ничего плохого ему или тебе. Он умер, когда пришло его время. И раз пришло время, с этим уже никто не смог бы ничего поделать.

— Тогда зачем нужна магия?

Тиффани покачала головой.

— Магия, волшебство, как ты это называешь, помогала убрать боль, и не смей думать, что все это выходит само собой! Я видела, как умирают люди, и клянусь, что твой отец умер спокойно, и с воспоминаниями о счастливых днях.

По лицу Роланда покатились слезы, и она отчетливо увидела его злость, тупую злость, словно от слез он стал менее человечным и менее бароном.

Она услышала, как он пробормотал:

— Ты можешь убрать эту боль?

— Прости, — быстро ответила она. — Меня все об этом просят. А я не могу, даже если б знала как. Эта боль, принадлежит тебе. Её могут унять только время и слёзы, именно в этом их предназначение.

Она поднялась и взяла Эмбер за руку. Девушка внимательно следила за Бароном.

— Я собираюсь забрать Эмбер к себе, — объявила Тиффани, — а тебе следует хорошенько выспаться.

Он не ответил. Он просто сидел, уставившись в бумаги, словно пытаясь их загипнотизировать.

«Эта негодная сиделка, — подумала она. — Мне следовало бы догадаться, что от нее будут одни неприятности. Зло идет туда, где ему рады, а в случае мисс Безызъянц его встречали бы громкие аплодисменты и духовой оркестр. Да, сиделка с удовольствием приняла бы Лукавца. Она была именно таким человеком, который придал бы ему силу — ненависти, кичливости, ревности. Но я знаю, я не сделала ничего плохого. Или наоборот? Я же могу видеть только со своей стороны, и полагаю, что с этой стороны никто не делает ничего дурного. О, чтоб все сгорело! Все бегут со своими проблемами к ведьме! Но я не могу винить во всем, о чем болтают люди одного Лукавца. Все, чего мне хочется, чтобы был кто-то, кроме Дженни, с кем можно было бы поговорить, и кто не обращал бы внимания на остроконечную шляпу. Так что мне теперь делать? Да, что вам теперь делать, мисс Болит? Что вы себе посоветуете, мисс Болит, раз вы так преуспели в советах другим? Так, я посоветую вам пойти и немного поспать. Прошлой ночью нормально поспать не удалось, поскольку миссис Прост просто чемпион по храпу, а с тех пор случилось множество неприятных событий. И еще, я не помню, когда вы что-нибудь ели, и, кстати, могу я вам заметить, что вы разговариваете сами с собой?»

Она посмотрела она застывшего в кресле Роланда, который уставился в пространство.

— Я сказала, что забираю Эмбер к себе.

Роланд пожал плечами.

— Что ж, вряд ли я могу тебе помешать, так? — саркастично ответил он. — Ты же — ведьма.

* * *

Мать Тиффани безропотно приготовила дополнительную постель для Эмбер, а сама Тиффани завалилась спать в своей кровати в дальнем конце огромной спальни.

Она проснулась в огне. Всю комнату наполняло красно-оранжевое пламя, мерцающее, но горящее ровно, словно в кухонной печи. Дым отсутствовал, и хотя в комнате чувствовалось тепло, ничего на самом деле не загорелось. Выглядело все так, словно огонь заглянул сюда просто по-дружески, не с какой-то определенной целью. Пламя слегка потрескивало.

Зачарованная им, Тиффани поднесла палец к огню и приподняла его на кончике, словно безвредного птенчика. Огонёк был готов потухнуть, но она все равно подула на него, вдохнув в него жизнь.

Тиффани осторожно встала с горящей постели, и если это был сон, то очень качественный — со скрипами и охами, привычными для старушки-кровати. Эмбер мирно спала, укрытая горящим одеялом. Она как раз повернулась во сне, и пламя двинулось следом.

Быть ведьмой означает, что вы не станете сразу же бегать с воплями о том, что ваша кровать горит. В конце концов, это был не совсем обычный огонь, тот который не жжется. «Значит, он воображаемый, — подумала она. — Огонь, который не жжется. Зайчиха прыгает в огонь… кто-то хочет передать мне послание».

Пламя беззвучно пропало. За окном мелькнуло чье-то неуловимое движение, и она вздохнула.

Фиглы никогда не отстанут. С девяти лет она знала, что они следят за нею каждую ночь. И делают это по-прежнему, вот почему она моется в ванной под простыней. С большой долей уверенности можно сказать, что у нее не было ничего, что могло бы заинтересовать Фиглов, но так ей было спокойнее.