Алауэн. История одного клана - Жданова Светлана

До дома мы дошли молча.

Но уже там я прижала сестрицу к стенке.

— Что значит наследство? Какое наследство при живой матери? Вы что тут, совсем сдурели? Или мне уже мать нельзя видеть?

— Что-то ты раньше не очень рвалась к ней.

— К ней рвалась. Только знала, стоит мне приехать, тут же появитесь вы, мои любимые родственнички, и все начнется сначала. Я раньше никогда не понимала, почему меня везде любят и ценят, а здесь ненавидят? Почему пытаются выжить из собственного дома? Теперь все стало на свои места. Жадность взыграла. Как же, старшая дочь нашей предприимчивой матушки, первопричина этого состояния, сокровище Амалиты. Мне плевать на ваши деньги. Я маг и сама могу заработать. А вы… она ведь не дура, Леонида. Мама прекрасно знает, за что вы меня ненавидите. И это делает ей больно. Это разрывает ей сердце.

Неожиданно для меня Леонида разревелась. Да с причитаниями и навзрыд. А потом, немного успокоившись (для чего мне пришлось экстренно заваривать кое какие травки) сказала:

— Она действительно умирает, Ксана. Мама больна.

— Что? — я даже села.

— Мне Петра и Славиж сказали: если ты явишься, то только за наследством, и на маму тебе плевать. Они и запретили говорить о маме.

— Чем она больна?

— Не знаю точно. Что-то с сердцем. Говорит, в груди давит.

Прикрыв лицо руками, я постаралась не расплакаться. Не дело это — реветь при младшей сестренке.

— Почему мне не сообщили? Я же маг и могла хоть что-то придумать. А вместо этого теряла драгоценное время, гуляя с оборотнями и эльфами. Вот!..

Глотнув отвар, сделанный для Леониды, я окончательно успокоилась и уже тверже заговорила.

— Где сейчас отец?

— Как всегда. На службе, — растерялась она.

— Так, Леонида, — положила я руки на плечи сестре. Да… ростиком она была мне до плеча. — Ты хочешь помочь маме? — девушка кивнула. — Тогда собирай семью и молчи о том, что здесь было. Все понятно?

— Добрый день, господин Илуш.

— Добрый, госпожа… Александрит?

Я улыбнулась. Растерянное лицо отчима было мне благодарностью за прогулку по плацу под дружный свист шатающихся там стражников. Совсем одичали, бедные.

— Не ждали? А я приперлась. Мне надо знать, чем больна мама. И что говорят по этому поводу врачи и лекари.

— Ты изменилась, дочка.

В кресле начальника городской стражи сидел высокий, дородный мужчина с почти лысой головой и большим носом картошкой. Мой отчим.

— Годы идут. Ничто не стоит на месте.

— А матушка так надеялась, что ты с возрастом на нее больше походить начнешь. Но ты вся в отца пошла, — не удержался от шпильки отчим. — Графская порода.

— Спасибо. Скорей драконья. Но это сейчас не важно.

Плюхнувшись в кресло, я вытянула ноги в облегающих кожаных брюках и высоких сапогах на шнуровке. Хотя сейчас с удовольствием переоделась бы в легкий сарафан. Эх, не зря по пути сюда зашла в магазинчик готовой одежды. Там мне подобрали несколько нарядов и обещали за пару часов подогнать по фигуре. Не дешево конечно обошлось, цены кусючие. Но мы в столице живем, пусть и такого маленького королевства. Что же… играть так по полной.

— Меня интересует, чем больна мама и почему меня об этом не известили.

— Я лично посылал тебе письмо с просьбой приехать, — фыркнул отчим. — Но ты так и не соизволила объявиться.

— Когда это было, и куда вы его посылали?

— С полгода назад, когда Амалите только стало плохо. А посылали туда, откуда пришло твое последнее письмо. В какую-то школу.

— Кто именно кроме вас знал про письмо?

— Какая разница?

— Прямая. Письма я не получала и намерена разобраться в чем тут дело. Болезнь мамы очень серьезна?

— Серьезней некуда. — Отчим вздохнул и откинулся на спинку кресла. Для всегда подтянутого, не потерявшего военную выправку строгого мужчины это более чем несвойственный жест. — С полгода назад случился первый приступ. Амалита потеряла сознание. Сейчас приступы происходят в среднем раз в несколько суток. Врачи, лекари и маги, которых мы специально выписывали, утверждают — у нее темнота в сердце. И что-то еще… не знаю, как все это правильно называется. Они прописали ей лекарства, травок надавали. Но только это почти не помогает. Амалита медленно гаснет.

Вот за это я столько лет и прощала своего отчима — он ее любил. Действительно любил. Сурово, сухо, но очень сильно.