Власть без славы - Холт Виктория

– Вашему Величеству, вероятно, известно об этих книгах?

– О каких, милорд? – спросила королева.

– О запрещенных, Ваше Величество.

– Запрещенных? – с усмешкой повторила она. – Кем? Вами, милорд? Не хотите ли вы дать нам список тех книг, которые следует читать?

Мне стало страшно. Она так страдала, что забыла об осторожности. В любую минуту она могла сорваться – слишком большого напряжения стоили ей эти последние месяцы.

– Я говорю только о тех книгах, Ваше Величество, ввоз которых в страну запрещен законом.

Король вышел из себя.

– Мы разрешили нашим подданным читать Священное Писание на родном языке. И сделано это для их просвещения, а не для того, чтобы слово Божие стало предметом глумления, когда в самых неподходящих местах – кабаках и тавернах – все, кому не лень, обсуждают, чего не понимают, да еще и распевают песни на библейские тексты!

Я надеялась, что у Катарины хватит выдержки и она прекратит этот разговор. Но у нее сдали нервы.

– Ваше Величество не считает противозаконным то, что люди хотят вникнуть в смысл некоторых мест Священного Писания? – обратилась она к королю.

Он нахмурился.

– Ты что, сомневаешься в правильности нашего решения?

– Нет, Ваше Величество, но я хотела бы просить вас милостиво не запрещать книги, которые…

У короля даже больная нога дернулась, а лицо исказилось гневом.

– Мадам! – закричал он. – Если я говорю – запрещено, значит – запрещено!

Но ее несло и несло в пропасть.

– Но, Ваше Величество, если у простых людей есть теперь перевод на родной язык, они хотят лучше понять…

– Все. Хватит! Везите меня в дом!

Он кивнул двум придворным, и те покатили его кресло по дорожке. Остальные последовали за ним. Окаменев от ужаса, она услышала, как король громко проворчал:

– Не хватало еще выслушивать бабью заумь! Ничего себе, дожил, уже жена берется учить!

Я видела, как по-кошачьи сверкнули глаза Гардинера.

* * *

Рано или поздно это должно было случиться. Королева уже несколько месяцев жила в таком нервном напряжении, что близкие опасались за ее рассудок. Она не показывала виду, но ждала, как ждали все жены короля, когда же наступит тот черный день и все кончится. Завтра, через месяц?

Сейчас-то я нисколько не сомневаюсь в том, что у Катарины был ангел-хранитель. Иначе просто нельзя понять, как ей удавалось несколько раз избежать смертельной опасности.

Она была окружена преданными женщинами. Ее любили за то, что, став королевой, она не изменилась, а осталась все той же доброй и отзывчивой леди Латимер, готовой утешить и прийти на помощь. Их преданность сослужила ей добрую службу.

Гардинер и Райотесли не стали даром терять время: король недоволен женой, он при всех отчитал ее, и сейчас ее положение – хуже некуда.

Они решили, что самое время пришло нанести королеве удар. Она явно тяготела к запрещенной религии, поставила под сомнение высший суд короля в вопросах веры, позволила себе спорить с Его Величеством. Король не станет терпеть такого позора! Королева вела себя почти что как Анна Эскью – та тоже проявила неповиновение и слишком большую самоуверенность, нарушив закон.

Поистине, Катарину спас только ее ангел-хранитель. А дело было так. Одна из ее фрейлин вышла во внутренний дворик, но тут заметила идущего навстречу лорд-канцлера. Попадаться ему на глаза никто не любил – неизвестно, в каком он настроении, ибо, как правило, он был раздражен и нелюбезен. Дама спряталась за колонну и увидела, как из пачки бумаг, которые он нес под мышкой, выпал один листок. Должно быть, он ничего не заметил, потому что не нагнулся, а прошел дальше и скрылся во дворце. Дама подняла листок, намереваясь отдать владельцу, но что-то заставило ее взглянуть на текст. Это был ордер на арест королевы!

Она остановилась как вкопанная. Если бы она отдала его лорд-канцлеру, королеву немедленно отправили бы в Тауэр. Но он же его потерял, подумала она, – потребуется какое-то время, чтобы составить новый. Дорога была каждая минута. Спрятав листок в рукав, дама побежала бегом в апартаменты сестры королевы.

При виде ордера леди Герберт чуть не лишилась чувств, но, взяв себя в руки, поспешила к королеве. Если раньше Катарине хоть как-то удавалось владеть собой, то сейчас она впала в прострацию. Окружающие боялись за ее жизнь. Она только плакала и говорила, что если не сегодня, то завтра ей все равно отсекут голову. В ее воспаленном мозгу вставала картина казни – вот ее ведут на эшафот, а из толпы доносится: «Смотрите! Шестая жена кончает жизнь на плахе!»