Кречет. Книга IV - Бенцони Жюльетта

И все же Жиль вышел.

Причем снял не только камзол, но и рубашку, чтобы те, с кем он собирался говорить, видели, что при нем нет оружия. Толпа застыла от удивления, когда Турнемин показался на ступенях крыльца. Даже читавший проповедь замер: он так и стоял с воздетыми к небу руками, но про молитву и мстительные заклинания забыл, — он смотрел на белого человека, высокого, как он, и совершенно не похожего на привычных и ненавистных плантаторов.

Невольники, привыкшие к толстым, увешанным плетками и пистолетами хозяевам, не знали, что и подумать об этом человеке с загорелой, покрытой шрамами, свидетельствующими о его воинской доблести, кожей того медного цвета, который свойствен лишь привычным к непогоде и жгучему солнцу белым, их сбивал с толку холодный стальной блеск его глаз, светлые волосы, обрамляющие гордое красивое лицо с хищным профилем, и даже то, что он появился до пояса обнаженным, в одних лосинах и сапогах. Все уставились на него, и потому никто не заметил темную тень в углу веранды — выскользнувший вслед за хозяином Понго тоже разделся, но зато вооружен был до зубов.

По наступившей тишине Жиль понял, что произвел должное впечатление, но ему необходимо было заговорить первым, не дать противнику захватить инициативу.

— Надеюсь, хоть кто-то из вас меня понимает и переведет мои слова другим, — прокричал он как можно громче, чтобы голос его услышали даже в самых последних рядах. — Я ваш новый хозяин и вышел сюда просить вас сложить оружие. Я не желаю вам зла, даже наоборот. Мне известно, как вас заставляли страдать на земле, перешедшей теперь в мою собственность. С вами жестоко обращались, вас плохо кормили, вы жили хуже, чем звери в лесу, — те, по крайней мере, могут сами найти себе пропитание. Я этого не желаю, и этого больше никогда не будет! Клянусь Богом, Богом, которому я служу….

Сегодня вы свершили суд, свой суд, и никто вас не будет за это наказывать. Когда вернется Симон Легро, он ответит мне за все свои преступления и прежде всего за то, что он совершил сегодня, — это он с помощью послушных ему подстрекателей призвал вас к бунту. Вы можете меня убить, а на это он и рассчитывает: я, законный хозяин «Верхних Саванн», мешаю ему полностью завладеть плантацией. Но после моей смерти он вернется, будьте уверены. Вернется с людьми, оружием… и закон будет на его стороне. Вас ждет страшное наказание, вы будете уничтожены все до одного. Он не пожалеет: купит потом себе новых рабов и будет издеваться над ними еще пуще.

Я же объясняю, как выйти из положения без потерь. Предлагаю вам сразиться против Легро на моей стороне. Потом мы восстановим плантации… и все встанет на свои места, но ваша жизнь никогда не будет прежней. Вы заживете достойно, для начала станете «свободными людьми саванны». А лучших я отпущу на волю…

Никогда еще Жилю не приходилось произносить столь длинных речей, он и не думал, что ему может когда-нибудь понадобиться красноречие.

Но вот сейчас, стоя безоружным перед сотнями людей, он испытывал неприятное ощущение, словно имеет дело с хищниками из джунглей, до которых ни единое его слово, хоть он и произносил их от чистого сердца, не доходит. Неужели действительно никто из собравшихся при багровом свете факелов не понимал его языка?

Турнемин перевел дыхание, подыскивая, что еще можно им сказать, когда откуда-то из самой середины толпы хриплый злобный голос выкрикнул несколько непонятных слов. Негр в белой простыне, стоявший неподвижно, пока Турнемин говорил, повернулся, отыскивая глазами того, кто кричал. Было заметно, что он колеблется.

Этот, по крайней мере, точно понимал по-французски…

Великан хотел возобновить свою молитву, но тут раздался еще крик, потом еще. Крики ненависти и ярости крепли и крепли…

— Отступать, — посоветовал вполголоса Понго. — Возвращаться в дом. Они сейчас нападать…

— А может быть, нет…

— Моя говорить да… Моя хорошо знать дикая толпа рокотать ярость. Красный или черный — нет разница! Быстро!

И тут же брошенное чьей-то невероятно сильной рукой мачете просвистело возле них и вонзилось, угрожающе задрожав, в столбик веранды.

Дискуссии пора было сворачивать. Пришло время говорить оружию. Жиль прыгнул к двери, запер ее за собой и, взяв свое ружье, занял боевую позицию.

— Вы отважный человек, — буркнул Финнеган, — но это было безрассудством. Все равно, что бурю уговаривать… Положимся на Господа!

Надеюсь, в раю можно достать рому.