Кречет. Книга IV - Бенцони Жюльетта

Пьер исчез за высокой стеной трепещущего тростника, посаженного тут специально, для защиты от ветра, а Жиль, не торопясь, продолжал идти по дороге, ведущей к реке и часовне. Вскоре он увидел Мадалену. Она тихонько ехала под пурпурной кроной деревьев на сером ослике — она и садилась-то на него только когда отправлялась в церковь. Девушка бросила поводья на шею животного и любовалась цветущей веткой жасмина, которую держала в руке и время от времени подносила к лицу. Она вся светилась, очаровательная и лучезарная, как это весеннее утро: платье с пышной юбкой нежно-голубого, любимого ее цвета, на шелковых платиновых волосах, собранных в тяжелый узел, чепчик из белого муслина, но одна длинная нежная прядь все же выбилась и свилась спиралью возле шеи.

Увидев на дороге Жиля, Мадалена вздрогнула, покраснела, но придержала осла. Голубые глаза испуганно забегали, ища лазейку, через которую можно скрыться от страшной опасности. Но шевалье не дал ей отыскать спасительный выход — он живо подскочил и схватил осла за поводья.

— Другой дороги нет, Мадалена, — проговорил он смеясь. — Только так вы можете попасть домой…

Она отвернулась, не желая встречаться с ним взглядом.

— Уверяю вас, господин шевалье, я не ищу другой дороги.

Жиль заметил, что она, несмотря на его просьбу, снова стала церемонно называть его «господином шевалье», но делать замечание не стал. Еще никогда ему не было так тяжело ни с одной девушкой.

— А знаете, лгать после мессы очень нехорошо, — сказал он.

Но, заметив, что Мадалена едва не плачет, Жиль сменил тон.

— Мадалена, — ласково обратился он к ней. — Вы меня боитесь?

— Нет, не боюсь…

— Тогда почему избегаете меня? До сих пор не можете простить то, что произошло на кладбище в Гарлеме? Наберитесь храбрости, поднимите хотя бы глаза…

В ее взгляде было столько страха, что Турнемину стало жалко девушку, но она уже снова отвернулась, словно видеть молодого человека ей было невыносимо, и пролепетала:

— Я ни в чем вас не виню: сама виновата… Я не должна была признаваться, что… что…

Она споткнулась на слове, потому что сама мысль о любви во всей ее полноте вызывала в ней внутренний протест. Он сам закончил ее фразу:

— Что вы меня любите? Разве это преступление, Мадалена?

— Конечно, ведь вы принадлежите другой. Вы женаты, и я не имею права вас любить…

— Право любить! Только сердце имеет права.

Наши чувства нам не подвластны, вы не виноваты. Что вы можете поделать, и что могу поделать я, если я больше не люблю жену… впрочем, и она меня больше не любит.

— Но она все равно остается вашей женой перед Господом и людьми. Между нами ничего не может быть… господин Жиль, ничего! Разумнее всего мне было бы уехать, но одна я жить не смогу, а маме и брату здесь очень нравится…

— Неужели вы в самом деле хотите уехать?

Скажите правду, Мадалена, вы действительно желаете меня покинуть?

Она безнадежно покачала головой, и по щеке ее скатилась слезинка.

— Нет… нет! Вы же знаете, что не хочу! Умоляю, не ищите больше со мной свиданий, не пытайтесь встретиться наедине, как сейчас. Мне слишком тяжело… Разве что вам нужно сказать мне что-то важное.

— Я говорю, что люблю вас, а вы спрашиваете, нет ли чего поважнее, — заметил Жиль с горечью. — Ну хорошо… сегодня утром я обнаружил две вещицы, которые купил в день прибытия на остров для вас и для вашей матушки.

Если хотите, подарки к новоселью. Я совсем забыл о них из-за всех неурядиц — вы же знаете, что нам пришлось пережить, — и хотел поздравить вас сегодня, но по дороге встретил Пьера. Вот, держите: маленький — для Анны, побольше — для вас…

При всей своей набожности и суровых взглядах на жизнь Мадалена была истинной дочерью Евы и устоять перед маленькой обтянутой шелком коробочкой не могла. Секунда — ив дрожащих пальцах засверкали золотые листочки и жемчужинки тонкого браслета.

— Не может быть! — прошептала она. — Неужели это мне? Он слишком красивый… Я не буду его надевать.

Но взгляд ее светился счастьем.

— Нет на свете ничего, что было бы слишком красиво для вас, Мадалена, — сказал он с нежностью, которую не в силах был скрыть. — Как только будут закончены работы в полях и в доме, мы дадим грандиозный бал. Вот и наденьте свой браслет, а я буду радоваться, глядя на вас, что он сделал вас еще хоть на капельку красивей…

Жиль так и не узнал, что собиралась ответить ему порозовевшая Мадалена — взгляд ее наполнился нежностью, — потому что как раз в этот миг из-за полосы лимонных деревьев вылетела на белой кобыле Жюдит. В темно-зеленой амазонке, с огненным шлейфом распущенных волос, она являла собой образ оскорбленной гордыни. Глядя на них сверху вниз горящим яростью взором, она выпалила: