Заколдованная - Лоуэлл Элизабет

— Лорд Дункан желает твоего присутствия в его личных покоях, — сказал Эгберт.

— Хорошо, я скоро спущусь.

Ничто в голосе Эмбер не выдало ее волнения из-за того, что ее вынужденное заточение кончилось.

Ничто не дало повода заподозрить, что она жаждет увидеть супруга.

— Лорд был очень… э… настойчив в своем желании.

— Тогда иди и спроси, не угодно ли ему, чтобы я пришла в большой зал в одежде из воды, что останется на мне после купания?

Ответом Эгберта был звук его быстро удаляющихся шагов.

Почти сразу после этого пламя свечей метнулось и задрожало от пронесшегося по комнате сквозняка. Эмбер этого не заметила, потому что как раз ополаскивала лицо. В следующее мгновение она подняла глаза и замерла. Дрожь предчувствия пронзила ее.

В комнате кроме нее был еще кто-то, и этот кто-то стоял близко, сразу за деревянными ширмами. Наблюдал за ней.

Дункан.

Она не сомневалась, что это он.

— Да, лорд?

Она изо всех сил старалась, чтобы ее голос не дрожал, но ей это не вполне удалось. Слишком уж быстро колотилось сердце от сознания того, что Дункан так близко.

Несколько мгновений все было тихо. В душе у Дункана ярость боролась с желанием. С каждым своим вдохом он впивал аромат вечной зелени и пряностей. Тишина вздрагивала от едва различимых звуков воды, омывающей кожу. Каждое мгновение по-своему напоминало, что Эмбер рядом, душистая, теплая.

Обнаженная.

Желание ударило Дункана, словно молотом, отдалось во всем теле, заставив покачнуться.

— Кассандра спрашивала о тебе, — наконец выдавил он из себя.

Но сам голос Дункана говорил гораздо больше: хриплый и замедленный, он говорил о том, как горячо приливает кровь, как твердеет плоть, как тело стремится к завершенности. Он не мог бы яснее сказать Эмбер о своем желании, даже если бы прикоснулся к ней.

Его разум, может, и был закрыт от нее, словно сжатый кулак, но тело закрыто не было.

Эмбер тихонько охнула, когда по ее телу пошла волна размягчающего жара. Она молилась, чтобы Дункан не заметил этой предательской заминки в ее дыхании.

И молилась, чтобы заметил.

Тот же инстинкт, что говорил Эмбер о Дункане, когда она впервые коснулась его, теперь неотступно шептал ей с тех пор, как он посмотрел на нее и увидел в ней предательницу, а не возлюбленную.

Инстинкт и ее дар, объединившись, сказали Эмбер, что ей надо каким-то образом преодолеть барьер ярости Дункана, пока она не уничтожила их обоих и всех обитателей замка Каменного Кольца в придачу. Если к нему можно пробиться лишь через желание…

Тогда пускай оно пылает.

— Скажи Кассандре, что я купаюсь. — Голос Эмбер был чуть хриплым от волнения.

Она намеренно подвинулась так, чтобы оказаться к ширмам не спиной, а боком. Неторопливыми, грациозными движениями стала поливать душистой водой плечи и грудь. Хрустальные капли сбегали по затененной ложбинке между грудями и собирались сверкающими венчиками на сосках, которые напряглись при первых же звуках Дунканова голоса.

Эмбер услышала, что Дункан резко втянул в себя воздух. Как она и надеялась, он наблюдал за ней в просвет между неплотно составленными ширмами Ей тоже хотелось бы увидеть его, как сейчас он видел ее.

И тоже без одежды.

— Обычно ты не купаешься в такое время дня, — сказал Дункан.

Голос Дункана, как и голос Эмбер, сказал больше, чем произнесенные им слова.

Она пожала плечами, и по ее грудям скользнули заманчивые узоры из света, тени и влаги — Обычно я не сижу в заточении, — ответила Эмбер. Она подняла руки и завела их за голову, чтобы подобрать несколько выбившихся прядей. Ее груди чуть-чуть качнулись из стороны в сторону. Соски стянулись в еще более плотные бутоны. Ее силуэт вырисовывался на фоне огня, и казалось, будто ее с вожделением облизывают языки пламени.

Издав какой-то сдавленный звук, Дункан заставил себя отвернуться. Первое, что он увидел, был обед, который принесли в комнату Эмбер много часов назад. Он казался нетронутым. Почти ничего не было съедено.

— Тебе чем-то не нравится еда? — резко спросил он.

— Я не жалуюсь.

— Ты должна есть больше.

— Зачем? Чтобы быть узником, много сил не требуется. Ее спокойный тон разозлил Дункана. Он не нашелся с ответом, ибо мог бы сказать лишь одно: мысль о том, что она постится, когда религия этого не требует, ему неприятна.

Вдруг Дункан повернулся и направился к двери. На этот раз он не старался, чтобы его не было слышно. Позвякивание и шуршание кольчуги, поножей, латных рукавиц и меча говорило о том, что хозяин замка был готов к сражению.