Роза на алтаре - Бекитт Лора

– Терпение! – произнес Арман Бонклер и сделал пару, во время которой внимательно оглядывал путников. По-видимому, в его голове формировалась какая-то мысль.

Максимилиан тоже молчал, в свою очередь, пытаясь разгадать намерения противника.

– Я хочу вас уничтожить, – вдруг сказал Арман. Максимилиан недоверчиво улыбнулся, потом спокойно произнес:

– Не говорите ерунды. Вы же не фанатик.

– Почему нет? Вы когда-то тоже были с роялистами. Просто в отличие от вас я верен прежним убеждениям.

– Ваши убеждения целиком и полностью куплены на деньги английского правительства.

– Пусть так – Арман прошелся по комнате – Это ничего не меняет. Верно, будь на вашем месте другой, я не пожелал бы его убить. Но вы мне слишком неприятны. Я не хочу, чтобы вы вернулись в Париж и продолжили свое восхождение к вершинам успеха.

Максимилиан обратился к женщинам:

– Пожалуйста, не слушайте его. Он наверняка подчиняется чьим-то приказам и не может проявлять свою волю.

– А вот и нет! – зловеще улыбаясь, заявил Арман. – В данном случае я хозяин ситуации. По этой дороге проезжает немало карет, мои люди возьмут других заложников, а насчет вас, Монлозье, я что-нибудь придумаю. Скажу, что на самом деле вы не такая уж важная персона. Максимилиан пожал плечами.

– Одно из двух: или вы ведете на редкость глупую игру или просто сошли с ума.

Арман прищурился.

– А вы считаете себя самым умным человеком, не знающим заблуждений?

– Нет, так же, как не считаю вас глупцом.

Элиана и Софи испуганно молчали, слушая разговор мужчин. Софи нервничала все сильнее. Она во что бы то ни стало хотела сохранить ребенка – появление наследника должно было стать залогом прочности отношений с Максимилианом. Она надеялась, что обретя уверенность в их совместном будущем, сможет наконец избавиться от преследовавших ее воспоминаний. Софи часто чудилось, будто кто-то стоит за плечом и смотрит ей в затылок, и она мучительно желала и в то же время панически боялась оглянуться. Она замкнулась в себе, в своих мыслях, и не имела возможности поделиться с кем-либо своими переживаниями: это тоже не давало ей покоя.

Софи испытала огромное облегчение, избавившись от Робера Клермона, и первое время чувствовала себя счастливой и свободной. Свободной не только от ненавистного человека, но и от необходимости каждый день заново ощущать себя преступницей. Не так-то просто было заставить себя регулярно подсыпать мышьяк в напитки мужа: все-таки он был отцом ее дочери, и их связывала священная клятва. И все же, начав, Софи уже не могла остановиться. В конце концов, он тоже отравлял ей жизнь! Оскорблял, безнаказанно мучил… Стоило Софи вспомнить об этом, как ее рука словно бы сама собой тянулась к коробке с белым порошком.

Все произошло именно так, как было описано в книге: Робер постепенно терял аппетит, его стали беспокоить боли в груди, в голове и ногах, а потом он слег, но, к счастью, лежал недолго. Перед кончиной Софи дала ему выпить рвотного средства, которое должно было уничтожить следы мышьяка в организме, и с облегчением выслушала заключение врача: смерть от естественных причин. Никто из близких не удивился: Робер Клермон давно прославился разгульным образом жизни и неумеренным употреблением спиртного, что, как известно, не способствует долголетию.

Через некоторое время Софи приехала к дяде и попросила пригласить на очередной прием Максимилиана де Месмея. Молодая женщина знала – господин Рюмильи не тот человек, которого можно обвести вокруг пальца, – и потому призналась в своем увлечении. К счастью, тут их интересы совпали. И вскоре Софи сумела привлечь к себе внимание Максимилиана, сыграв на его тщеславии.

А после начались эти мучения. Ключ к свободе оказался ключом к вратам ада! О нет, Софи ни в чем не раскаивалась, мертвый Робер был столь же ненавистен ей, как и живой, но с момента его кончины она, независимо от своей воли, впала в суеверие, стала бояться неудач и при малейшем поводе думала: а не является ли это наказанием за совершенный ею грех? Софи раздражало присутствие Маргариты; женщина смотрела на девочку как на часть плоти умершего мужа, живое напоминание о преступлении. Она решила отдать дочь на воспитание в дорогой пансион и никак не могла дождаться, когда же Маргарите наконец исполнится восемь.

Иногда, когда Софи сидела перед камином, ей чудилось, что Робер Клермон глядит на нее откуда-то из неведомой глубины, из адского пламени, и беззвучно смеется, властным жестом призывая к себе. И тогда она с содроганием думала: если б только Максимилиан знал цену своих объятий! Временами она даже сердилась на него, словно он был виновником случившегося.