Шипы и розы (Шепот роз) - Медейрос Тереза

Залпом осушив кружку, Рэналд вскочил на ноги.

— Я знал, что наша Сабрина не бросит Моргана. За всю жизнь не встречал такой душевной и отзывчивой девушки.

С радости Рэналд пустился в пляс, не замечая удивленно вскинутых бровей Дугала и не видя, как Элизабет прижала палец к губам мужа, призывая его хранить молчание.

— Ну до чего ты тупая! Я же сказала, чтобы мне принесли пирожки с клубникой, а не с яблоками!

Горничная растерянно смотрела на серебряный поднос, стоявший на коленях Сабрины.

— Извините, мисс, но вы просили пирожки с яблоками, клянусь. Я точно слышала.

— Сейчас же убери эту гадость! — Сабрина брезгливо оттолкнула поднос. — Я, конечно, калека, но вовсе не слабоумная. Я очень хорошо помню, что просила принести пирожки с клубникой. И не смей мне перечить!

Поднос в трясущихся руках горничной накренился, и горячий пирожок шлепнулся на колени больной.

— Черт бы тебя побрал! — закричала Сабрина. — Мало того, что тупая, так еще и неловкая!

Прикусив дрожащую нижнюю губу, горничная подняла пирожок и принялась вытирать масляное пятно на домашнем халате больной. Сабрина вздохнула с видом мученицы и откинула голову на подушки дивана, словно ослабевшая шея больше не способна была держать ее голову.

— Ладно, оставь меня в покое, — она махнула горничной безжизненной рукой. — Все равно пропал аппетит. Я так расстроилась, что не смогу сейчас есть.

Вконец расстроенная девушка на цыпочках двинулась из гостиной. Другая горничная, занятая уборкой, тут же прервала свое занятие. Укоризненно посмотрев на Сабрину, она принялась утешать подругу, приглушив голос. Но в послеполуденной тишине городского особняка Бельмонтов Сабрина явственно слышала каждое слово.

Не надо плакать, девочка. Когда их высочество начинают капризничать, им ничем не угодишь. Сегодня утром, видите ли, велела мне подать книгу, а ведь вполне могла сама ее взять, стоило только руку протянуть. Помяни мое слово, скоро начнет вопить: «Головы им всем долой!» Всякий раз, как ей что-то не понравится.

«Вот дряни», — мысленно осудила служанок Сабрина, потрогала лоб, проверяя, не поднялась ли температура, и тяжело задумалась. Она прекрасно знала, что все слуги дома Бельмонтов большую часть времени проводят на кухне, обсуждая поведение увечной племянницы своего хозяина. «А какое мне до них дело, собственно говоря? — подумала больная. — Пусть уж лучше осуждают меня, чем жалеют. Да и не приходится удивляться, что вечно толкуют только обо мне. Так уж создан человек, что его неодолимо влечет трепать языком о калеках и уродах. Все необычное неизбежно возбуждает нездоровое любопытство». Словно в подтверждение этой мысли в гостиную вошла Энид, размахивая тонкой брошюрой, и с места в карьер затараторила:

— Ты посмотри, что мне принес Стивен! — Толстушка упала в кресло эпохи Людовика XIX и принялась в восторге дрыгать ногами. — Он приобрел эту книженцию у уличного торговца. Только послушай, что здесь написано: «Миссис Мэри Тофт из Годалминга недавно родила четырнадцатого кролика». Как тебе это нравится?

— Очень интересно, — без особого воодушевления откликнулась Сабрина. — Энид, ты не могла бы потрогать мой лоб? По-моему, у меня поднимается температура.

Не отрываясь от брошюры, Энид рассеянно потрогала лоб кузины и как ни в чем не бывало продолжала:

— Нет, ты только послушай! Тут говорится, что врач самого короля был направлен в Годалминг, чтобы на месте расследовать необычное явление, и прибыл в дом миссис Тафт как раз в тот момент, когда нужно было принять роды пятнадцатого… Нет у тебя никакой температуры, дорогая, все в порядке.

— Откуда ты знаешь? Ты же не врач! — капризно надула губки Сабрина. — На самом деле тебе на меня наплевать. Я бы могла представлять для тебя интерес, только если бы вдруг разродилась целым выводком ежей прямо здесь, в гостиной твоей матушки.

Энид отложила брошюру и мило улыбнулась, но в ее глазах была обида. Сабрина хотела было извиниться, но не смогла найти нужных слов, которые порастеряла и подзабыла в последнее время. Извиняться или благодарить стало для нее в минувшие месяцы все труднее и труднее. И вообще, достаточно ей было открыть рот, чтобы попросить дополнительную подушку или сделать замечание о погоде, как вместо этого с языка срывался злобный упрек или капризное требование. Можно ли винить Энид за то, что она сейчас смотрит на подругу как на чужого человека, если Сабрина сама себя не узнает?