Ночной ураган - Коултер Кэтрин

Алек поудобнее устроился на сиденье и откинул голову на подушки. Он все еще немного сердился на жену за столь злонамеренное упрямство, поскольку не привык к подобному поведению. Верно, но Джинни выглядела так прелестно! Последний раз она надевала этот плащ недели три назад, на борту баркентины, и, как ни странно это звучит, объяснила, что именно он выбирал фасон и цвет плаща и платье в тон. Тогда Алек очень удивился, но сейчас обнаружил, что не прочь пробраться под плащ и погладить ее груди через ткань платья. Кроме того, он осознал, что готов взять ее прямо здесь, в карете, и решил, что это куда более здоровые эмоции, чем гнев. И куда более приятные.

Алек улыбнулся в полутьме. В конце концов, не она виновата в ссоре… то есть не только она. Он тоже был слишком высокомерным, слишком деспотичным.

Вслух же Алек примирительно сказал:

— Имя этой женщины — Эйлин Бленчард, леди Рэмзи. Она вдова. Я-то думал, что хитрее и умнее меня нет на свете, когда умудрился все выведать у Марча, и знаешь, что он сказал?

Джинни ничего не ответила, но Алек упорно продолжал:

— Объяснил, что Мозес — прекрасный парень, добрая душа — сообщил ему о моих затруднениях и правильно поступил, как подобает христианину и прекрасному человеку, и теперь он, то есть Марч, будет хранить все в величайшем секрете, и мне не о чем беспокоиться. Он позаботится обо всем. — Алек улыбнулся непривычно молчаливой жене: — Он заставил меня вновь почувствовать себя семилетним малышом. Потом заявил, что не очень много знает об Эйлин, но припоминает, что я неплохо о ней отзывался. Слава Богу, хоть ее полное имя назвал!

Джинни почувствовала, как уголки губ сами приподнимаются в улыбке, и, когда Алек сжал ее затянутую в перчатку руку, вздохнула и повернулась к мужу.

— Здравствуй, — шепнул он, очень нежно целуя ее. — Ты прекрасно выглядишь, Джинни. Мне нравится твоя прическа.

— Миссис Брит настояла. Тебе в самом деле нравится, когда косы уложены короной?

— Несомненно, и то, как эти легкие прядки ласкают твое лицо, а особенно локоны на затылке. Очень чувственно, очень…

— Только не безудержно, пожалуйста. Он опять поцеловал ее, коснулся кончиками пальцев теплых губ.

— Прости за то, что был так резок с тобой сегодня. Не сердись. И я не хочу, чтобы ты беспокоилась насчет сегодняшнего вечера. Я не оставлю тебя одну, среди чужих. Думаю, что мои знакомые в основном люди порядочные и, следовательно, симпатичные.

Джинни пришлось удовлетвориться этим. Как легко он подчиняет ее своей воле! Она знала это, восставала и сердилась, но недостаточно пылко.

Что касается Алека, он вновь начал целовать ее, наслаждаясь вкусом, ощущением этого мягкого рта, и, хотя умирал от желания просунуть руки под ее плащ и начать ласкать груди, все же старался сдержаться.

Он надеялся, что слуги хорошо обращаются с Джинни. По крайней мере при нем они вели себя идеально, но она совсем другая… американка, чужачка и не привыкла одеваться с помощью горничной. Это вызвало возмущенные вопли миссис Брит, которая побежала жаловаться Пиппину, который, в свою очередь, известил обо всем Алека, когда тот одевался к вечеру.

— Она думает, что Джинни — что-то вроде дикарки, кап… милорд. Правда, не сказала этого прямо, но, по-моему, считает, что Джинни поймала вас и обманом заставила жениться… после несчастного случая.

Рот Пиппина растянулся до ушей в веселой ухмылке невзирая на угрожающе нахмурившегося Алека.

— Не тревожьтесь, милорд. Если дело дойдет до схватки, ставлю на Джинни. Только миссис Брит опомнится, вот увидите. Я просто думал, что вы должны знать, куда ветер дует.

Ну что ж, миссис Брит сделала Джинни очаровательную прическу.

Наконец карета остановилась, и лакей, держа над их головами зонтик, откинул подножку. Они присоединились к остальным гостям в главном салоне, ожидающим приема. Алек, сняв плащ с жены, вручил его лакею и, вновь повернувшись к Джинни, охнул от неожиданности. Где она отыскала это ужасающее платье? Жена выглядела хуже огородного пугала. Странный оттенок зеленого делал ее кожу нездорово-желтоватой, кроме того, оно оказалось безнадежно мало, плечи и грудь натягивали ткань так, что она, казалось, вот-вот лопнет. А фасон… фасон… ничего более невероятного Алек в жизни не видел и мог бы, пожалуй, представить нечто подобное как образец дурного вкуса. От груди до пола шли шесть оборок, каждая — еще более омерзительного темно-зеленого оттенка. В вырезе виднелось криво пришитое белое кружево.