Кровавая месса - Бенцони Жюльетта

Незадолго до Рождества в просторный Двор кузнецов вошел, согнувшись чуть ли не вдвое, еле передвигая ноги и опираясь на палку, древний старик. Это место назвали так из-за мастерских кузнецов, которые занимали большой крытый рынок, изначально предназначенный для торговли рыбой. Рыбный рынок здесь не прижился, но не было слышно и звона кузнечных молотов: кому в такое смутное время придет в голову украшать дом коваными воротами или изящными балконами? Тишину двора не нарушали даже крики разносчиков. Это место пользовалось дурной славой еще с тех времен, когда при Людовике XIV Никола де Рейни уничтожил находившийся здесь Двор чудес – прибежище разбойников и грабителей всех мастей. Тогда пролилось немало крови, и некоторые утверждали, что страшные привидения так и не покинули этих мест. Однако эти слухи ничуть не смущали гражданина Эбера, поселившегося с семьей в доме, стоявшем в глубине двора. К этому дому и направился старик.

Не обратив никакого внимания на расположенную на первом этаже типографию, из которой каждый день выходил кипевший злобой и ненавистью новый номер газеты «Папаша Дюшен», старик уверенно, словно бывал тут и раньше, поднялся на второй этаж и позвонил в колокольчик у свежевыкрашенной двери. Ему открыла высокая худая женщина лет тридцати пяти в синем платье, с белой косынкой и такими же манжетами.

– Ах, это вы, господин аббат! – Ее голос звучал приглушенно. – И вы решились прийти сюда в такое ужасное время?

– Дочь моя, это время Рождества, и мне захотелось вас поздравить. Кроме того, я привез вам из Карружа небольшой подарок, – добавил он, вынимая из глубокого кармана своей теплой накидки бутылку яблочной водки, еще сохранившей пыль погреба. – Гражданка Левенер посылает это вам с наилучшими пожеланиями.

– Добрая душа! Но входите же, господин аббат, и садитесь у огня, – пригласила женщина, пропуская в квартиру старика. Он прошел через небольшую прихожую в сияющую чистотой столовую, где уже был накрыт стол к ужину. Белоснежная скатерть отливала голубизной, все вокруг говорило о том, какая хорошая хозяйка гражданка Эбер. В девичестве Мария-Франсуаза Гупиль, она когда-то была монахиней в монастыре Непорочного Зачатия. «Папаша Дюшен» женился на ней два года назад.

На отполированной до зеркального блеска мебели самый придирчивый взгляд не нашел бы ни пылинки, а на ковре, покрывавшем красные плитки пола, – ни пятнышка. Из кухни плыл аромат отличного супа, а из соседней комнаты раздавалось агуканье маленького ребенка. Десять месяцев назад гражданка Эбер родила дочку, которую назвали странным именем Сципион-Виржиния. Родители девочку обожали.

Аббат Алансон не в первый раз появился во Дворе кузнецов – он заходил сюда всякий раз, когда наведывался в Париж. Аббат всегда передавал бывшей монахине привет, а иногда и небольшой подарок от ее покровителей – генерала Левенера и его супруги. Мария-Франсуаза была дочкой их бывшей белошвейки, и генерал даже выплачивал ей после смерти матери пенсию в шестьсот ливров в год. Пока девушка оставалась в монастыре, деньги поступали туда, теперь же их получала чета Эберов. Злые языки поговаривали, что белошвейка была очень хороша собой, а генерал отличался прекрасным зрением, хотя и не блистал красотой. Если Франсуаза выросла страшненькой, то благодарить за это ей следовало своего предполагаемого отца.

Как бы там ни было, Эбер увидел только положительные стороны в браке с «приемной дочерью» одного из самых блистательных солдат революции. Он сам родился в Алансоне, его сестра до сих пор жила там, и Эбер считал, что сохранять провинциальные корни – дело хорошее. Он также не находил ничего предосудительного в том, что его жену навещает священник, разумеется, принесший клятву верности новому правительству. Это было связующим звеном с Нормандией, где жили их предки. И потом, «папаша Дюшен» питал слабость к шестистам ливрам в год...

Кроме всего прочего, Эбер понимал, что его жена, с таким пылом принявшая новые идеи, когда ей пришлось покинуть монастырь, оставалась в глубине души христианкой. Она даже сохранила мебель, стоявшую в ее келье в монастыре Непорочного Зачатия, – кровать с балдахином из серой саржи, комод, несколько стульев и картину с изображением явления Христа двум его ученикам в Эммаусе. Эбер удовлетворился тем, что «подкорректировал» политически неверную картину, подписав внизу: «Санкюлот Иисус ужинает со своими учениками в замке одного из них».