Паутина любви - Холт Виктория

— Жид, — сказал он и отвернулся.

Хельмут сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, но Курт вцепился в него мертвой хваткой и удержал его. Один из компании хулиганов увидел, что я смотрю на него через приоткрытую дверь, щелкнул каблуками и поклонился. Затем повернулся к своим дружкам, и они, следуя один за другим, вышли из залы. Мы услышали, как они завели машину и уехали.

Посетители начали потихоньку расходиться, испытывая чувство неловкости. Мы стояли посреди залы, стараясь оценить нанесенный ущерб.

Но угнетенное чувство вызывал не сам разгром, а его скрытый смысл.

— Что теперь делать? — прошептала фрау Брандт. — Что с нами будет?

Было уже довольно поздно, когда Дермот Трегарленд отправился к себе в гостиницу. Он пообещал вернуться рано утром и помочь нам навести порядок. Он не мог понять, почему Брандты не попытались вызвать полицию.

Поведение фрау Брандт говорило о том, что она смирилась с неизбежностью зла.

Когда мы с Дорабеллой отправились в нашу комнату, было уже далеко за полночь. Настроение у нас было подавленное. Дорабелла посчитала, что Дермот вел себя безукоризненно и был очень внимателен к ней. Мне же не хотелось говорить о Дермоте, я думала о Брандтах.

Мы с сестрой плохо спали в ту ночь, думаю, и все остальные тоже.

Утром я, Эдвард и Дорабелла позавтракали в столовой в компании нескольких гостей.

Потом мы пошли в. разгромленную залу, где Курт со своими родными пытался навести порядок. Эдвард засучил рукава и присоединился к ним. Мы с Дорабеллой тоже старались помочь. Трудно было убирать битое стекло, которое могло впиться куда угодно.

Утром пришел очень злой Дермот и сказал, что ему стыдно за немцев. Из разговоров в своей гостинице он понял, что такие погромы происходят повсюду в Германии. Фюрер замыслил очистить германскую нацию от евреев.

Мне и в голову не приходило, что Брандты — евреи. Об этом не говорили. Эдвард знал об этом раньше, но не придал этому значения. Курт был его другом, и его не волновало, кто тот по национальности.

В то утро мы узнали, что происходит в Германии.

Мы проработали несколько часов и очистили залу от битого стекла и обломков мебели, вынесли мусор и поставили на место перевернутые столы. Смыли со стен пятна от пива, которые остались после разбитых кружек.

Мы порядком устали и сели отдохнуть. Нами овладело уныние, оно окутало нас, как лесной туман. Мы не могли сидеть и молчать.

— Рано или поздно это должно было случиться, — начал Курт. — Жаль, что все произошло во время ваших каникул и вам пришлось стать свидетелями этого безобразия. Это беда нашей нации. Но вы не должны уезжать отсюда с мыслью: «Вот какие немцы». Наши сердца наполнены болью. Это как раковая опухоль. Нам стыдно и вместе с тем — страшно. Мы не знаем, что будет дальше.

— Но это ужасно! — возмутился Дермот. — Как люди допускают такое? Эти молодчики… являются сюда и вытворяют Бог знает что. И все им сходит с рук. Самое позорное в том, что им все дозволено, никто не может их остановить.

— Это происходит уже не первый год, — сказал Курт. — Эти парни — члены молодежной организации нацистской партии. Когда Адольф Гитлер стал канцлером в тысяча девятьсот тридцать третьем году, он назначил Бальдура фон Шираха ответственным за воспитание молодежи, и немецкие мальчишки, достигшие десяти лет, стали записываться в Дойче Югендфольк. Они проходили проверку на чистоту крови, и, если в них не было «чужих» примесей, им разрешалось в тринадцать лет вступить в Гитлерюгенд, а в восемнадцать — в нацистскую партию. Они называют себя арийцами.

— Это чудовищно! — возмутился Эдвард. — Так не должно быть. — Однако нацистское движение набирает силу, — возразил Курт.

— Но почему люди не борются с этим злом?

— Люди молчат. Гитлер сделал так много для Германии. Страна находилась в ужасном положении. Деньги обесценились. Люди испытывали отчаяние. Поражение в войне было так унизительно. Но пришел Гитлер, и страна стала процветать. Но фюрер ненавидит евреев. Это такое несчастье для нас! Иногда мне приходит в голову мысль, что он хочет нас полностью истребить.

— Глупость какая-то, — не выдержал Дермот. — И никто из присутствующих не попытался унять дебоширов.

— Люди вели себя вполне разумно. Никто не может воспротивиться нацистам, они у власти.

— И что же, им все дозволено?

— Это трудно понять, но это Германия.