Тайный грех императрицы - Арсеньева Елена

Нет, он знал, он мог поклясться, что в тот вечер в тесной и душной карете почем зря употребляла его не она. Чутье влюбленного подсказывало! Женщина (девица!), которую он обнимал, казалась крепче телесно, чем предмет его воздыханий, выше ростом, у нее были жесткие, круто вьющиеся (или завитые) волосы, ее голос звучал иначе – более хрипло, более томно... Конечно, голос можно изменить, но потаенные интонации этому не поддаются, а у Алексея отменный музыкальный слух, он мог бы ручаться за то, что обертона его не обманут. И душный розовый запах ей не свойствен. Наш герой не сомневался, что этой l'aventuriere была другая женщина, не она, а все же сама мысль о том, что у него случилась интимная, более чем интимная, встреча с весьма высокопоставленной дамой взбудоражила Алексея до крайности и буквально свела с ума. Он теперь присматривался, а главное, принюхивался ко всем женщинам, которые попадались на его пути, так что лицо его приобрело несколько настороженное выражение охотника в засаде, а нос, чудилось ему, несколько даже удлинился от постоянных попыток уловить тот аромат, который помог бы угадать: вот она, виновница его, Алексеева, наслаждения и позора! Честно говоря, он и сам не знал, как поступит, если все же вынюхает ее.

Нет, а что можно сделать?! Шепнуть ей, как на карнавальном балу, игриво:

– Маска, маска, я вас знаю!

Или выступить в роли презрительного обличителя:

– Сударыня, я узнал вас, вы использовали меня как орудие удовлетворения своих темных желаний!

Ну и что?!

Глупости. Узнай ее Алексей, он бы... Может быть, с презрением отвернулся бы. Может, молил бы о новой встрече.

Ну не знал он, что сделал бы!

Время шло. Днем горячие, пряные воспоминания остывали, тускнели, а ночью, в снах, оживали... и самое ужасное было в том, что они сливались со снами о ней. То бесстыдное приключение разбудило и возбудило бесстыдство и в Алексее. Запретные мечты, которые он гнал от себя, обуреваемый любовью-поклонением, ночью были вольны делать с его душой и телом все, что угодно. Его скручивала тоска... нет, уже не о том аромате плоти, который вдыхал он в карете. Желание его было другим, недосягаемым. Алексей алкал плоти русской императрицы!

И ничего не мог с собой поделать.

– Ваше величество...

Елизавета медленно повернула голову. Она узнала голос, который не хотела слышать, она не хотела смотреть на обладательницу этого голоса!

– Ваше величество, у вас превосходное платье, которое еще лучше оттеняет вашу нежную красоту!

Императрица в упор смотрела на женщину, стоявшую напротив, и вспоминала услышанную в детстве историю, которая однажды приключилась с прапрабабкой Елизаветы, маркграфиней Шарлоттой Баденской. Однажды к балу ей неудачно сшили платье. Маркграфиня была известна своим крутым нравом. Портного с его портняжками немедленно отправили в застенок, а Шарлотта отправилась на бал, чуть ли не скрежеща зубами от злости. Во всех своих пятнадцати платьях она уже появлялась, причем не раз, и больше не могла их надеть. Что и говорить, маркграфини баденские не отличались изобилием туалетов... Елизавета несказанно удивилась, узнав о том, что главной страстью ее тезки, русской императрицы Елизаветы Петровны, были платья, она переодевалась по пять раз на дню, и в гардеробе государыни нашли после ее смерти 15 тысяч «роб», большей частью не надеванных. Ну так Шарлотта Баденская оказалась значительно беднее. Выбора у нее не было! Она надела новое платье и отправилась на бал сущей уродиной. Однако некая дама из богатых горожанок решила подбодрить маркграфиню и, присев перед ней в реверансе, воскликнула:

– Ах, государыня, у вас чудесное платье! Оно вам бесконечно идет!

Шарлотта была вспыльчива как порох. Она схватила подсвечник и поднесла его к наряду лживой льстицы...

Елизавете не удалось узнать, что случилось потом. В анналах истории о дальнейших событиях не сохранилось ни слова. Конечно, ее всегда ужасал этот прабабкин поступок, но теперь она очень хорошо понимала Шарлотту Баденскую.

Как бы Елизавета хотела сейчас схватить подсвечник... – нет, лучше факел, да побольше! – и швырнуть в ту, которая подошла к ней!

Впрочем, дама не лгала. Наряд императрицы был баснословно хорош – в основном благодаря изобилию нашитых на него бриллиантов, – но Елизавета никак не могла привыкнуть к этой русской манере выставлять напоказ всю царскую казну. Она громадна, невероятно богата... Ну почему часть ее должны носить на себе бедные женщины, имеющие несчастие принадлежать к царской фамилии? Увы, Елизавета уже много лет чувствовала себя несчастной и только несчастной. Чего бы она только не отдала, чтобы перестать играть эту роль... ну да, она играла всего лишь роль, она была неудачливой актрисой, а примой этого спектакля являлась другая – высокая, роскошная брюнетка, стоявшая перед ней. На красавице не было ни одного бриллианта. Ни единого. Простой белый шелк, обливавший ее великолепную грудь и бедра, казался сотканным из солнечных лучей. Черные волосы, в нарочитом беспорядке ниспадавшие на плечи, оттенял крошечный венок из незабудок.

Елизавета за эти годы научилась носить маску самого непроницаемого на свете выражения. И ничто не отразилось на ее лице, она ничем не выдала пронзившей сердце боли.

Это ее любимые цветы. Когда-то Александр плел для нее венки из незабудок, неловко ломая их хрупкие стебли. Потом по его заказу придворные ювелиры «плели» для Елизаветы венки из сапфировых и берилловых незабудок. Теперь искусные мастера выполняют ту же работу для другой женщины. И тоже по заказу Александра. Эта красавица с черными волосами украла у Елизаветы не только мужа, но и незабудки...

Иногда Елизавета изумлялась тому, как быстро бежит время. Неужто миновало больше двенадцати лет с тех пор, как юная баденская принцесса Луиза-Августа, сияющая красотой и юностью, вдохновленная самыми радостными ожиданиями, оказалась в Петербурге, чтобы выйти замуж за пятнадцатилетнего великого князя Александра – будущего наследника российского престола? Да, это произошло 31 октября 1793 года. Собственно, приехали две сестрички – Луиза и Фредерика-Доротея но чуть ли не с первой минуты стало ясно, что младшую привезли в Россию исключительно ради антуража и соблюдения приличий и скоро она отбудет восвояси.

Луизе тогда исполнилось четырнадцать, и все при дворе пришли в восторг от ее нежной красоты.

– Я ничего не видел прелестней и воздушней ее талии, ловкости и приятности в обращении, – с пылкостию сообщал Евграф Комаровский, выполнявший поручения при иностранных дворах и сопровождавший Луизу в ее пути.

Она видела этот восторг во многих устремленных на нее взорах. Императрица Екатерина Великая, устроившая этот брак, тоже хвалила ее красоту и ум. Ходили слухи, что она сказала своему секретарю Храповицкому, указав глазами на Луизу: