Прекрасная Катрин - Бенцони Жюльетта

Усталым жестом Катрин отвела со лба тяжелые пряди волос и взглянула на Сару глазами, блестящими от слез.

– Сара, – прошептала она, – я хотела бы вернуться к своим! Я хочу увидеть маму, дядю Матье и всех, всех…

– Даже герцога Филиппа?

Быстрым движением молодая женщина опустилась на землю и спрятала лицо в коленях цыганки. Плечи ее сотрясались от рыданий.

– Не знаю! Не знаю! Но мне так плохо… Я не хочу, чтобы мне было плохо, я хочу, чтобы все было как прежде… как прежде!

Сара не ответила, прислушиваясь к рыданиям за дубовой стеной и рядом, которые, не сливаясь, словно дополняли друг друга. То были слезы матери и жены. Они плакали из-за одного человека, и она знала причину этих слез, тайну, которую Арно доверил ей однажды ночью, заставив поклясться спасением души, что она никому ее не раскроет. Если бы этим можно было смягчить страдания Катрин, она преступила бы клятву без всяких угрызений совести, но она знала, что ничем помочь нельзя. Катрин и сейчас плохо, но ожидают ее еще более тяжкие муки. Пусть все идет своим чередом. Цыганка молилась только об одном: да убережет Господь от слишком тяжелого удара ее дорогое дитя.

– Господи! – безмолвно взывала она. – Господи, ты добр и справедлив, ты знаешь, что она не совершила никакого зла, она просто любила этого мужчину больше, чем саму себя… больше, чем тебя, Господи! Пощади ее!

В этот момент ветер ворвался в камин с такой неистовой силой, что языки пламени, согнувшись, чуть не опалили Сару. Она суеверно перекрестилась. Неужели это было ответом на ее мольбу? Дурное предзнаменование! И, словно желая заслонить молодую женщину, она положила обе руки на склоненную голову.

Когда над измученными, исхлестанными ветром скалами занялся хмурый зябкий день, в дверь Катрин робко поскребся Фортюна. Зажав в кулаке берет, маленький гасконец проскользнул в комнату и двинулся к молодой женщине на цыпочках, будто подходил к алтарю. Похоже, он тоже не сомкнул глаз в эту ночь. Несмотря на загар, его смуглое лицо посерело, у носа залегли глубокие складки, углы губ опустились. Он постоянно моргал, словно ему было тяжело держать глаза открытыми.

– Госпожа, – сказал он, тяжело опускаясь на одно колено, – монсеньор просил передать, что вы сможете увидеться с ним в час терции, после мессы, и просил узнать, удобно ли вам это время.

Торжественный, официальный тон послания вызвал на губах Катрин горькую улыбку. Вот, значит, до чего они дошли: переговариваются через посредников и назначают друг другу аудиенции!

– Не вижу никаких неудобств… это время или другое, какая разница? Где я смогу увидеться с супругом? Поднимется ли он ко мне?

Маленький конюший заметно смутился. Понурив голову, он ожесточенно мял в руках свой берет.

– Нет. Он послал меня за вами. Вокруг крепости бродят подозрительные люди, и монсеньор не может оставить укрепления.

Этот куртуазный разговор привел Сару в остервенение. Схватив Фортюна за плечи, она силой поставила его на ноги, а затем развернула к себе. Катрин бледнела на глазах, и этого цыганка вынести не могла.

– К дьяволу все эти церемонии! Ответь-ка мне вот что, голубчик: ты ведь со вчерашнего дня безотлучно находишься при своем господине, верно?

– Ваша правда.

– Говори, что он делал после того, как принял ванну?

– Монсеньор пошел в кордегардию и отдал распоряжения на ночь. Потом удалился в свою комнату и поел немного холодной дичи. Потом направился в часовню. Вскоре туда же пришла его мать. Не знаю, о чем они говорили, но длилось это долго.

Сара, одобрительно кивнув, произнесла:

– Продолжай… Что было потом? Он послал за мадемуазель де Конборн?

– Да, – ответил Фортюна, инстинктивно понизив голос и тревожно оглядываясь. – Уйдя из часовни, он послал меня за ней. Она уже спала, и мне пришлось разбудить ее. Монсеньор заперся вместе с ней, и этого разговора я также не слышал… но зато слышал крики!

– Крики? Кто же кричал?

– Мадемуазель! Сначала я ничего не понимал, но понял, когда дверь открылась и монсеньор позвал меня. У него в руках была плеть, и он, конечно, пустил ее в ход, потому что мадемуазель забилась в угол, дрожа, как лист, в разорванном платье. Монсеньор сказал мне: «Запереть ее в башне Гийо. Дать ей все, что попросит, но не выпускать ни под каким предлогом. Поставь двух часовых у двери. И никого не впускать…»

Сара и Катрин недоуменно переглянулись. Легко можно было понять, за что Арно наказал Мари, но зачем заключать в башню, когда проще всего было бы усадить ее на лошадь и на заре выпроводить из Карлата?