Роза Йорков - Бенцони Жюльетта

– Они были знакомы еще в Польше, до замужества миледи, – сообщила Салли Бертраму. – И скорее всего были влюблены друг в друга и, наверное, продолжали любить. Не раз я слышала, как они шептались, когда думали, что никто их не видит. Говорили они, разумеется, по-польски, но я-то польский понимаю. Она просила его набраться терпения и не предпринимать ничего такого, что могло бы скомпрометировать его самого, а ее подвергнуть ненужному риску. Разговоры всегда были очень недолгими, да и я не все могла расслышать, потому что говорили они очень тихо. Но больше всего меня удивило, что, обращаясь к нему, она называла его Владислав...

Нож, зазвенев, выпал из правой руки Альдо, но тот, казалось, этого не заметил. Адальбер подозвал официанта и попросил принести другой прибор. Морозини же застыл и, похоже, обратился в неподвижную статую. Чтобы вернуть друга к действительности, Адальберу пришлось похлопать его по руке.

– Я не сомневался, что мое сообщение произведет должный эффект, – произнес он с удовлетворением. – Ты был тысячу раз прав, когда постарался уточнить у леди Дэнверс имя сбежавшего лакея.

– Можешь назвать это интуицией, но почему-то мне сразу подумалось, что речь идет о том самом поляке, ее первом возлюбленном. Однако мне хотелось бы знать, где отыскала его Анелька и как посмела ввести в дом своего мужа. Я начинаю думать, что она куда более лжива, чем кажется...

Аппетит у Альдо пропал вконец, он отодвинул тарелку, достал сигарету и слегка дрожавшей рукой поднес к ней зажигалку.

– Погоди! Не стоит спешить со скороспелыми выводами, о которых потом пожалеешь, – постарался успокоить его Адальбер. – Для начала напомни мне, что происходило в Польше. Ты когда-то говорил мне о молодом человеке по имени Ладислав, но, признаюсь, я успел уже все позабыть. Кто он такой?

– Он тот, из-за кого Анелька дважды пыталась покончить с собой. Я спасал ее: один раз в «Северном экспрессе», а еще раньше в Вилановском парке. В этом парке я и увидел ее в первый раз!

– Теперь припоминаю! Это тот самый бедный студент, нигилист, за которым она мечтала последовать, разделив его нищенскую жизнь... разумеется, до того, как влюбилась в сорокалетнего князя из Венеции, скорее богатого, чем бедного?

– Ты вкладываешь особый смысл в последнее замечание? – сумрачно спросил Альдо.

– Не больший, чем в нем уже есть, – отозвался Адальбер. – По последним сведениям, она любила тебя. И даже написала записку, которую имела дерзость передать тебе под носом у собственного мужа. И если мы примем за истину, что порыв ее был искренним, то я не нахожу объяснений тому, для чего ей нужно было воскрешать угасшую уже любовь. Добро бы это случилось в Варшаве, но в Лондоне... Я уверен, что этот поляк появился у них в доме не по ее инициативе.

Адальбер смолк и принялся с жадностью пить пиво.

– Дальше! Дальше! – принялся торопить его Альдо. – Ты думаешь, что он стал преследовать ее своими домогательствами?

– Конечно! Вспомни обрывки разговоров, подслушанных Салли! Анелька умоляла его не подвергать опасности ни его дело, ни ее саму! Без всякого сомнения, он явился к ней и пытался потребовать помощи. Вполне возможно, путем шантажа. Ты ведь не знаешь всей правды об их отношениях...

– Разумеется, не знаю, однако мне очень трудно представить себе этого молодого человека в лакейской ливрее. Это с его-то дьявольской гордостью!

– Революционеры все на один лад. Они поносят буржуазию с высоты своей непримиримой идеологии, но во имя своего «дела» готовы на все. Даже начищать ботинки капиталиста, который нажил свои деньги на продаже оружия, как это сделал бедняга Фэррэлс.

– Ты полагаешь, что он принудил Анельку взять его к себе в дом?

– Думаю, что да. Наверняка наплел ей бог знает каких трогательных историй, пробудил всяческие воспоминания, ну и так далее. А затем убил ее мужа и ударился в бега, оставив ее одну выпутываться из этой ситуации.

Слушая Адальбера, Альдо чувствовал, что жизнь возвращается к нему. Все наконец встало на свои места и казалось теперь таким ясным, очевидным. За исключением одной небольшой детали.

– Объясни тогда и следующее: почему же она ограничилась слезами, узнав, что он сбежал? Больше того, умоляла полицейских оставить его в покое, поклявшись, что он совершенно ни при чем, и позволила арестовать себя вместо него? Мне кажется, что такое ее поведение идет вразрез с твоей версией.

– Если только... Я могу лишь предположить. Впрочем, вот тебе два объяснения: или она находилась под такой страшной угрозой, что тюрьма показалась ей убежищем. Или... она вновь подпала под его обаяние и надеется, что, отведя от него подозрения, тем самым спасает его. Последний вариант означает – прости меня за прямоту, – что ее маленькое непостоянное сердечко устремилось в другую сторону и тебя она больше не любит. Если только не предположить возможность того, что она не любит ни тебя, ни его. Мне кажется, я тебе уже говорил однажды, что, имея дело со славянской душой, нужно быть готовым ко всему.