Рабыни дьявола - Бенцони Жюльетта

– Они охраняют корабль, – шепнул Теодорос, – значит, экипажа здесь нет.

– Возможно, но это не значит, что и хозяина нет. Пустите меня посмотреть…

Неспособная больше выносить эту неизвестность, объятая необъяснимым страхом и тем ощущением ненормальности, которое уже поразило Теодороса, она тенью скользнула вдоль рубки с сорванной дверью и взобралась на полуют, стараясь не попадать на освещенные единственным фонарем места. В порыве надежды она бросилась к двери кают-компании, чтобы открыть ее и проникнуть в помещение капитана. Но перед ней она остановилась, в недоумении глядя на прибитые крест-накрест доски и большие красные восковые печати, напоминавшие пятна крови.

Тогда она осмотрелась кругом, увидев то, что раньше ускользнуло от ее глаз из-за слабого освещения. Следы боя виднелись повсюду: обломки дерева, осколки металла, разбитые мушкеты, дырки от пуль и… темные потеки, зловеще расходившиеся вокруг штурвала!

Так, в одно мгновение, надежда оставила ее.

Больше нечего ждать, нечего искать! Прекрасный бриг Язона стал теперь кораблем-призраком, обезображенной тенью того, чем он был. Кто-то, безусловно, отбил его у мятежников, но этот кто-то не был Язон, не мог быть он, иначе почему эти следы, почему такие печати? Может быть, берберийский пират… или османский раис встретил в открытом море плохо управляемую неопытными руками бандитов Лейтона «Волшебницу», и она стала легкой добычей…

Угнетенный мозг Марианны легко читал трагедию корабля в оставшихся мрачных следах. Все здесь кричало о проигранном бое, несчастье и смерти, все, вплоть до этих равнодушных солдат, охраняющих плавучий призрак, ибо, несмотря на все, он был собственностью какого-то нотабля.

Что касается тех, кого она любила и оставила здесь, где не сохранилось даже эхо их голосов, она их никогда не увидит вновь. Теперь она уверена, что их больше нет в живых…

Обессилев после этого последнего удара, Марианна забыла обо всем окружающем, безвольно скользнула на палубу и, прижав голову к забитой двери, в которую Язон больше не войдет, тихо начала плакать. Здесь и нашел ее Теодорос, съежившейся, так прижавшейся к дереву, словно она пыталась проникнуть сквозь него.

Он хотел поднять ее, но, несмотря на его силу, это ему не удалось: к ее телесной тяжести добавился безмерный груз страдания и отчаяния, который превосходил даже возможности мужчины. Она распростерлась там, раздавленная разочарованием и болью, которые давили на нее, как скалы, и он почувствовал, что она не будет, не хочет ничего делать, чтобы освободиться. Окружающий мир совершенно перестал интересовать ее.

Опустившись перед нею на колени, Теодорос поискал ее руку и нашел такой холодной, словно кровь полностью ее покинула. Но эта рука уже оттолкнула его.

– Оставь меня!.. – прошептала она. – Убирайся!

– Нет. Я не оставлю тебя, ты моя сестра, так как ты страдаешь! Пойдем со мной.

Но она не слышала его. Он понял, что она избегает его, отдаваясь отчаянию, недоступному здравым рассуждениям и логике. Он осторожно поднял голову и огляделся.

Внизу янычар не было ни видно ни слышно. Сидя за связками такелажа с ружьями между ног, они мирно покуривали длинные трубки, поглядывая на звезды. Ветер с Черного моря доносил пряный аромат табака, смешанный с запахом водорослей. Видимо, стражникам и в голову не могло прийти, что на корабле есть кто-нибудь еще, кроме них…

Немного успокоившись, Теодорос снова нагнулся к Марианне.

– Умоляю тебя, сделай усилие! Ты не можешь оставаться здесь… Это было бы безумием! Надо жить… продолжать борьбу!..

Марианна молчала, едва покачивая головой.

– Я верну тебя к жизни против твоей воли, – прошептал он сквозь зубы, – только прости меня за то, что я сделаю.

Его громадная ладонь поднялась. Он хорошо знал приемы рукопашного боя, как точным ударом заставить человека потерять сознание. Соразмерив свою силу, он ударил. Сопротивление прекратилось, и напряженное тело молодой женщины расслабилось. Тогда, положив ее себе на плечо, согнувшись вдвое, он проделал обратный путь к веревочной лестнице.

Он был настолько счастлив, унося ее, что груз показался ему пушинкой.

Чуть позже он опустил весла в воду и направил лодку к выходу из порта.

Лодка обогнула мыс Галаты, увенчанный старыми стенами дворца. Минареты мечети Килиджи-Али возносили свою туманную белизну к усыпанному звездами небу, а лодка начала плясать на волнах, более сильных, чем на Босфоре.