Короли и королевы. Трагедии любви - Бенцони Жюльетта

* * *

В тот же день 2390 года до Рождества Христова юным фараоном Ментесоуфисом, который лишь несколько недель назад взошел на трон, овладели мрачные мысли. Нелегко быть преемником правителя, который, как его отец Пепи II, владычествовал девяносто пять лет, особенно теперь, когда царству угрожала опасность. Абсолютная власть великих фараонов, строителей пирамид, подвергалась резким нападкам. Особенно докучали жрецы, эти крикливые, вечно беспокойные служители Ра, которые из Гелиополиса подстрекают народ к мятежу, дабы захватить власть.

Были еще могущественные наместники провинций, пытавшиеся стать царьками вроде того властного сановника, который приказал называть себя «правителем ворот из слоновой кости» и, находясь в своем укрепленном дворце в Элефантине, распространил свою власть на всю область первой Катаракты. Среди всех этих властолюбцев, которые пеклись лишь о собственном благополучии и пренебрегали волей египтян, положение юного правителя оказывалось крайне опасным, и его подстерегали тысячи всевозможных ловушек.

Обо всем этом размышлял он, прогуливаясь по аллеям своего сада. На почтительном расстоянии за ним следовали его писец, Мтен, и верховный жрец бога Пта, Сабур. Время от времени он обращал свой взор к огромным, слепящим колоссам пирамид, чьи очертания обозначились на горизонте. Для него они были символами власти, и он грезил о славе тех, кто возвел эти пирамиды: Хеопса, Хефрена, Микерина… Пирамида Микерина была еще не завершена. Когда-нибудь, когда это будет возможно, Ментесоуфис достроит ее, чтобы не нарушать красоты и гармонии открывающегося вида. Но сейчас у него не было ни сил, ни желания заниматься этим. Он чувствовал себя одиноким и беспомощным перед теми незримыми опасностями, которые выпали на его долю и окружали со всех сторон.

В это время в небе над царским садом показался орел. Оба сановника, увидев в этом доброе предзнаменование, обратили внимание царя на хищника, который нес в клюве что-то блестящее. Птица выронила свою добычу.

Нечто хрупкое, сверкающее покатилось по песку аллеи прямо к ногам юного фараона. Он нагнулся и поднял золотую сандалию, самую крошечную и изящную из всех, какие он когда-либо видел.

– Взгляните-ка, – сказал он, смеясь, – что дарует мне небо. Эта сандалия придется впору лишь ребенку.

Верховный жрец Сабур подошел поближе, взял вещь в руки и покачал своей лысой головой.

– Это знамение богов, царь. Оно означает, что всевышние боги избрали для тебя царицу и ты должен подумать о том, чтобы взять ее в жены. Время пришло.

Ментесоуфис вновь недоуменно взглянул на сандалию, вертя ее в руках.

– Ни одна женщина не обладает столь крошечкой ногой.

– Если таковая имеется: мы ее отыщем, – заверил Мтен. – В любом случае она может быть только принцессой. Ты знаешь, что только женщина царского рода может позволить себе иметь столь драгоценные сандалии.

Смуглые щеки царя немного покраснели. Когда он вновь взглянул на своих приближенных, те заметили, что глаза его воодушевленно блестели.

– Ищите ее по всему царству. Если она окажется такой же прекрасной, какой я ее представляю, я сделаю ее царицей.

* * *

Мтену не пришлось далеко ходить, чтобы отыскать хозяйку сандалий. В Мемфисе было много больших дворцов, и, хотя дворец, в котором жили потомки старого Пепи, находился не близко от резиденции фараона, весть о печали Нитокрис и пропаже сандалии быстро распространилась повсюду. Уже на следующий день Мтен мог доложить своему господину, что девушка с золотыми сандалиями нашлась.

Это прекраснейшая из всех его бесчисленных сводных сестер. Ментесоуфис разразился криками восторга.

– Я желаю, чтобы ее немедленно привели ко мне. Я хочу ее видеть. Ты говоришь, что она прекрасна?

– Красавица с розовыми щечками – самый прекрасный цветок среди дочерей Земли, повелитель. Ни одна из них не достойна тебя более, чем она.

– Тогда я беру ее в жены, – решительно воскликнул фараон. – Сегодня вечером приведешь ее ко мне.

* * *

Когда Нитокрис и фараон встретились, оба хранили молчание. Они лишь взглянули друг на друга и не могли отвести глаз. Ментесоуфис наслаждался очарованием принцессы, а та сквозь завесу своих длинных ресниц созерцала благородный облик молодого человека, гладкую бронзовую кожу блестящего тела, которое было лишь отчасти прикрыто фартуком, отделанным по краям золотом. На его широких плечах покоилось драгоценное ожерелье с медальоном, покрытым многоцветной эмалью, а его прекрасное лицо обрамлял золотой и пурпурный немсет,^[2] над которым возвышалась царская змея.