Тибо, или потерянный крест - Бенцони Жюльетта

Первая и самая насущная потребность — поесть, но не так-то просто парню раздобыть еду на голой зимней земле. Последний кусочек хлеба был съеден вчера, а сегодня утром люди бальи ²сочли излишним кормить приговоренного к смертной казни. Перед тем как он поднялся на эшафот, ему дали выпить лишь стакан вина, да и то, поскольку делалось это лишь для публики и ради соблюдения обычая, ему налили какую-то кислятину, мало чем отличающуюся от уксуса, и эта мерзость до сих пор жгла изнутри его пустой желудок.

Он не обращал на это внимания, поскольку ждать, кроме смерти, было уже нечего, но незначительное событие — драка между двумя торговцами птицей на площади Мартруа, «украшением» которой он вскоре должен был стать, — привела к тому, что толпа заколыхалась, стража расступилась... и он мгновенно сообразил, что можно воспользоваться этими обстоятельствами. Перед ним мелькнула слабенькая надежда на спасение, и он, ухватившись за подвернувшуюся возможность, метнулся в образовавшуюся брешь и растворился, утонул в людском море. Невидимый клинок разрубил его путы, кто-то подтолкнул его вперед. Плотная толпа стала естественной, почти непреодолимой преградой между ним и вооруженными стражниками, и пусть преграда эта в конце концов подалась, не устояла перед гизармами ³, но все же продержалась она достаточно долго: беглец успел скрыться.

Он мчался через лесосеки и овраги, пробирался черен рощи и ивняки, не разгибая спины, чтобы остаться незамеченным, голова его куда чаще опускалась до уровня колен, чем оставалась на присущей ей высоте, а сами колени то и дело упирались в землю. Им полностью завладела неутолимая жажда жизни и свободы, и он не чувствовал холода, переползая через замерзшие лужи и пруды, не ощущал боли, продираясь через колючие заросли. Заслышав малейший шорох, он падал ничком, в ушах гудело, сердце замирало, но всякий раз, распластавшись по земле и потом вновь поднявшись на ноги, он продолжал бежать, и время стало его попутчиком. Вскоре густую черноту неба разведет, словно сажу, до серенькой мути сырой рассвет. Где-то в деревне хрипло прокричал петух — значит, и люди вот-вот проснутся. Надо найти укрытие, надо спрятаться. Нет лучше убежища, чем лес, и он углубился в чащобу, надеясь отыскать там укромное место, чтобы поспать и выкопать хоть несколько съедобных корешков — распознавать их он умел с детства. Но о том, где сейчас находится, беглец не имел ни малейшего представления.

Вылетев пулей из Шаторенара, он думал — если, конечно, он вообще о чем-нибудь думал в ту минуту! — только о том, чтобы убежать как можно дальше от этой чудовищной виселицы. Он бежал, словно заяц, за которым гонятся собаки, куда глаза глядят. И только теперь, оглядевшись вокруг в тусклом предутреннем свете и как следует поразмыслив, он понял, куда попал: единственным известным ему лесом в этой стороне, за широкой полосой непаханой земли, был лес Куртене. Его владельцы, потомки одного из французских королей, были сеньорами настолько высокородными, что им, говорят, удалось получить императорскую корону в какой-то далекой стране на Востоке. Может, потому-то они здесь никогда не появлялись, и бальи в Шаторенаре, — входившем в их ленные владения, — распоряжался здесь по-хозяйски?

Как бы там ни было, Куртене или не Куртене, — для него сейчас это не имело никакого значения. Мир был против него, и единственная надежда на спасение — найти поблизости монастырь или церковь, то есть неприкосновенное убежище. Должны же они найтись и окрестностях города-сюзерена?

Лес кое-где прорезали ручейки, и даже такой — по-зимнему голый — он был прекрасен. К небу тянулись количественные дубы, буки, березы и ольхи; у воды клонили голову ивы; среди зарослей ежевики и остролиста виднелись черешневые деревья, сливы и дикие яблони, но нигде ни единой ягодки, ни единого плода — вот несчастье-то! А у беглеца уже просто живот сводило от голода! К тому же он смертельно устал и потому решил, что лучше всего было бы, наверное, немного вздремнуть, если только удастся забиться в кусты или спрятаться за каким-нибудь камнем, ведь поговорка «кто спит — тот обедает» придумана не вчера.

Он почти сразу набрел на то, что искал: заросшую кустами — к счастью, без колючек — яму между тремя громадными камнями и нырнул туда, снова оцарапавшись. Яма оказалась узкой, но, продравшись через кусты, он смог свернуться клубочком на ее дне. К тому же здесь было сухо и немного теплее, чем снаружи. «И меня тут почти не видно», — подумал беглец, засыпая.