Ложь во спасение любви - Картленд Барбара

Тут они весьма выразительно посмотрели на Кармелу, и она поняла — они уже видят в ней невесту графа.

Она постаралась убедить себя в нелепости их догадок. В конце концов, граф и Фелисити приходятся друг другу двоюродными братом и сестрой, а в большинстве семей такая степень родства считается слишком близкой для брака.

«Если он и нашел мужа Фелисити, — размышляла Кармела, — скорее всего, он выбрал кого-то из Гэйлов, нуждающегося в средствах. Мне нужно быть осторожной и не дать никому надежды, если, конечно, меня не выдадут замуж обманным путем, прежде чем я вообще соображу, в чем дело!»

Эта мысль испугала ее, но она успокоилась, подумав, что не стоит расстраиваться заранее, и лучше не рассуждать на подобные темы.

Насколько Кармела знала, в обществе считалось хорошим тоном устраивать длительные помолвки. Оставалась лишь надежда исчезнуть из жизни Гэйлов через месяц-другой, когда умрет жена Джимми.

Правда, сколько Кармела ни пыталась хладнокровно оценить создавшуюся ситуацию, как бы решительно ни уговаривала себя, что нет никакой необходимости волноваться, все-таки ее сердце неистово заколотилось, когда горничная воскликнула:

— Вот мы и приехали, ваша светлость! Теперь вы сами сможете убедиться, помните ли, как прекрасен дом Гэйлстон.

— В последний раз я была здесь в пятилетнем возрасте, — ответила Кармела, — едва ли я вспомню хоть что-нибудь.

Однако несколько минут спустя, когда огромный дом предстал их взору, она подумала, что хоть раз в жизни увидев подобное великолепие, забыть его уже не смогла бы.

Давным-давно она слышала от графини, будто дом на этом месте первоначально строили для монастыря ордена цистерцианцев, затем его переделали. Каждое последующее поколение Гэйлов изменяло, улучшало и достраивало свое родовое поместье.

Дедушка Фелисити в прошлом столетии пристроил к дому новый фасад с высокими коринфскими колоннами, для этого он специально в Греции покупал статуи и урны для украшения верхней части здания.

В результате всех перестроек дом получился внушительных размеров, просто непомерно большим, и Кармела представила себя рядом с ним маленькой, до крайности ничего не значащей. Ей стало совсем жутко.

Словно почувствовав дом, лошади ускорили ход, и хотя хорошие рессоры не давали пассажирам ощутить неровности дороги, им все-таки пришлось слегка понервничать. Прежде чем лошади как вкопанные остановились перед внушительной парадной дверью, карету все-таки слегка занесло на переезде через каменный мост.

К парадной двери вел лестничный марш, и как только карета остановилась, на ступенях лестницы расстелили красный ковер, по которому Кармеле нужно было подняться наверх.

Чувствуя себя, словно ей предстоит взойти на гильотину, она вылезла из кареты. Вдоль лестницы выстроились лакеи в напудренных париках и праздничных ливреях, и каждый вежливо кланялся, когда она проходила мимо.

Немного смущенно девушка улыбалась в ответ. Наверху, у парадной двери, ее приветствовал пожилой дворецкий, больше напоминавший архиепископа:

— Добро пожаловать домой, ваша светлость! Это счастливый день для тех из нас, кто помнит вашу светлость и рад видеть вас снова.

— Благодарю, — ответила Кармела. — Жаль, со мной нет моей бабушки.

— Мы все скорбим, ваша светлость, а то было бы совсем как в старые добрые времена, — поддержал беседу дворецкий.

Он вел ее через большой мраморный зал, украшенный статуями и фресками отличной работы.

— Его светлость ожидает вас, барышня. Он присоединится к вам в гостиной.

Дворецкий открыл дверь шикарной комнаты, увешанной картинами, с окнами, выходящими в сад, изобилующий весенними цветами, сиренью и чубушником.

— Я сообщу его светлости о вашем прибытии, — сказал дворецкий и оставил ее в одиночестве. Кармела затаила дыхание.

Она не стала осматривать комнату и подошла к окну.

Ее охватила внезапная тоска по дому. Как бы хорошо сейчас оказаться там и смотреть, как отец пишет очередную странную, мистическую картину. Ничто тогда не волновало бы ее, кроме оплаты счетов, по которым они задолжали в деревне.

Теперь, когда она окончательно вовлечена в этот маскарад, обманывая графа и выдавая себя за Фелисити, ее положение не только рискованно, но и крайне предосудительно.

Как могла она согласиться на подобную ложь, когда ее мать сотни раз повторяла:

— Кем бы мы ни были, любимая, в этой жизни — нет большей трусости, чем уклоняться от правды, и мы должны всегда смело противостоять всему, что готовит нам жизнь.