Король нищих - Бенцони Жюльетта

В тот же день, когда курьер кардинала направился в Рим, мальчишка принес анонимную записку, адресованную начальнику полиции в кордегардию Большого Шатле, где располагалось полицейское управление. Измененным почерком таинственный корреспондент сообщал, что «та, кого считают мертвой, не умерла, а скрывается в месте, известном только герцогу де Бофору и аббату де Гонди». Забавная задачка для сведущего человека…

Лафма нервно скомкал лист бумаги, потом поспешно расправил его, чтобы перечитать заново. Сомнений быть не могло: речь могла идти лишь о ней, дочери Кьяры, совсем юной девушке, которая возбудила в его душе самые разрушительные силы страсти, а теперь рождала черную злобу. Лафма хранил мучительное воспоминание об унизительной выволочке, которую устроил ему кардинал.

— Мне следовало бы приказать вас повесить за ваши преступления — похищение, принуждение к браку и изнасилование, которые довели до смерти невинную девушку. Кроме того, я знаю, что вы автор злодейских убийств проституток, чьи тела потом клеймите печатью из красного воска, и что вы тщетно пытались переложить ваши преступления на не повинного человека. Из какой же грязи вы сделаны Лафма?

— Из той же грязи, что и любой человек, рожденный женщиной. У меня свои пороки, согласен, и разве я не преданный слуга, ваше преосвященство?

— Именно по этой причине я вас пока не арестовал.

— И вы никогда не отдадите подобный приказ, не правда ли, монсеньер? Хозяин сторожевого пса не знает, какой падалью тот питается, какой он кровожадный, хозяина это мало волнует. Ему надо лишь одно — чтобы пес был надежный, преданный и безжалостный сторож. Я и есть такой пес, монсеньер.

— Палач кардинала. Так называют вас люди.

— Вам нужен хотя бы один такой человек, меня не смущает это прозвище. Я жесток и признаю это, но зачем вашему преосвященству понадобился бы святой?

— Вы искусно защищаетесь, и я признаю, что действительно нуждаюсь в вас. Но больше никогда не набрасывайтесь на прекрасный пол так безрассудно, будь то знатная женщина или простолюдинка. Если по вашей вине случится изнасилование или убийство девственницы, я буду безжалостен. Теперь ступайте прочь! Я любил эту девочку…

Взволнованный Лафма не мог не отметить, что ему запрещалось нападать только на девушек, а шлюх, судя по всему, кардинал-герцог не имел в виду. Последние были «мясом» для наслаждений. С ними могло случиться все, что угодно! Конечно, он уже не был уверен, что будет находить в нападениях на шлюх прежнее удовольствие. Юное, такое свежее и такое нежное тело Сильви снилось ему по ночам в чудовищных кошмарах после того, как пошли слухи, будто она утопилась в водах крепостного рва замка Ане. Но, оказывается, она жива; ее прячут, она хотя и недоступна, но жива! Поиски станут увлекательной охотой, ибо Сильви не входила в рамки, очерченные кардиналом, поскольку перестала быть девственницей!

Лафма колебался. Должен ли он отнести записку кардиналу? Этот поступок доставил бы живое удов творение самолюбию Лафма, но стал бы неосмотрительным промахом. Теперь он чувствовал, что у него развязаны руки, чтобы вести собственное расследование, и если он найдет Сильвн, то она будет безраздельно принадлежать ему, поскольку кардинал по-прежнему считает ее мертвой.

Поистине день этот начинался удачно. Лафма решил продолжить его приятнейшим образом, отправившись лично провести допрос с пристрастием одного фальшивомонетчика, сожалея, что он уже не может, как в жестокие и отчаянные средние века, сварить его в котле с кипятком…

В тот вечер мэтр Теофраст Ренодо ужинал у своего друга шевалье де Рагенэля. Между господином Ренодо — создателем «Газетт де Франс» и бывшим конюшим герцогини Вандомской возникла дружба, которую еще больше упрочило приключение, которое довелось им испытать; в итоге первый оказался опасно ранен, второй попал в Бастилию по обвинению в убийстве. Оба любили провести время в долгих разговорах за столом, отдавая дань блюдам, что готовила экономка Персеваля Николь Ардуэн. У нее в жизни, казалось, не было другой цели, как накормить получше своего хозяина, чья неизменная худоба могла бы нанести урон профессиональной репутации Николь, если бы она не знала, что причина ее кроется в тяжелом горе. Да и сама Николь Ардуэн была в последнее время меньше расположена к готовке, особенно с тех пор, как милая мадемуазель де Лиль и Корантен Беллек, верный слуга шевалье, загадочным образом исчезли, оставив всех в полном недоумении. А однажды герцог Бофор забрал у них даже Жаннету под тем предлогом, что ее место в доме Вандомов и что она необходима герцогине. Николь, конечно, очень хотела бы узнать о Жаннете, но ни за что на свете она не решилась бы отправиться в большой дворец, чтобы там о ней расспросить… Все это Николь втолковывала своему вечному суженому Дезормо, сержанту полиции. Именно своему жениху она была обязана появлением в доме Пьеро, мальчишки лет тринадцати, который помогал Николь и умело прислуживал за столом.

В этот вечер сотрапезники начали ужин в полном молчании, потом неторопливо обсуждали последние новости, опубликованные в «Газетт де Франс», где много писали о волнениях, поднятых в Нормандии. Король выслал против восставших войска во главе с маршалом де Гасьоном…

— Нищета, чьими жертвами стали бедняки, это страшная примета нашего времени. Кардинал, сам будучи священником…

— …восприимчив к этому, уверяю вас, — перебил Ренодо шевалье де Рагенэля. — Я знаю тому примеры, но он стоит слишком высоко, чтобы заботиться о том, что ему представляется второстепенным эпизодом. Он отдает себя Франции…

— Но Франция — не отвлеченное понятие. Франция — это ее люди. А кардинал безжалостен и непреклонен.

— Безжалостным его сделали люди. Подумайте о том, что каждую минуту ему угрожает кинжал убийц… Боюсь, что кардинал вслед за Гасьоном пошлет в Нормандию господина Лафма…

— Следом за солдатами — палач! Несчастные люди! Этот человек — дьявол…

Наступила тишина; мужчины использовали эту паузу для того, чтобы передать друг другу фаянсовый, расписанный голубыми узорами горшочек с табаком, набили трубки, раскурив их от горящей головешки из камина. Какое-то время газетчик, не говоря ни слова, попыхивал трубкой, отсутствующим взглядом следя за кольцами дыма. Потом вдруг спросил:

— Известно ли вам, что в прошлом месяце убиты еще две женщины?

Очнувшись от дремотного оцепенения, в которое он уже начал погружаться, Рагенэль вздрогнул.

— Каким образом? Как и раньше?

— Именно. Только клеймо изменилось. На этот раз оно представляет собой букву «сигма»… Но все остальное как прежде: женщина изнасилована, убита, отмечена клеймом.