Искушение искушенных - Бенцони Жюльетта

Однако префекта эти слова не убедили. Он покачивал головой, недоверчиво выпятив толстые губы.

– Слишком большой риск!

– Может быть, но другого выбора у нас все равно нет. – отрезал Брингас. – И потом… я уверен, что все пройдет отлично!

Бардас вовсе так не думал. Напротив, городской префект считал затею Брингаса настолько сомнительной, что в тот же вечер втихомолку предупредил императрицу, предоставив ей самой решать, как выпутаться из затруднения. Теофилия, в свою очередь, поделилась этим известием с возлюбленным.

Когда Никифору Фоке передали приказ явиться к премьер-министру, полководец устремился в собор Святой Софии, дабы умолять о заступничестве патриарха Полуэкта. Тот отнюдь не обладал достоинствами великого святого или даже великого прелата, ибо был чрезмерно упрям, мстителен и нетерпим к инакомыслящим. Но энергии ему было не занимать, и ничто не могло остановить его, если речь шла о пастырском долге. В данном случае долг пастыря был очевиден: когда бесстрашный воин со слезами на глазах воззвал к нему, умоляя о защите, Полуэкта обуяла священная ярость. Спрятав своего гостя в неприступном убежище, он ринулся в Священный дворец, где, призвав проклятие небес на голову Брингаса, громогласно разоблачил подлый заговор и пригрозил поднять народ на восстание.

Евнух перепугался не на шутку. Он знал, что византийская толпа отличалась буйством, отвагой и свирепостью. Мятеж всегда перерастал в резню, и чернь с таким же наслаждением купалась в крови, как свинья валяется в грязной луже. Брингас отнюдь не жаждал стать мучеником. Как всегда бывает в подобных случаях, он поклялся в полной своей непричастности к этому постыдному делу, заявив, что произошло явное недоразумение и виновные будут сурово наказаны. Фока был торжественно восстановлен в ранге командующего Восточной армией и получил гораздо более широкие полномочия, чем прежде. Осознав собственную глупую неосторожность и закаявшись появляться в Византии без надежной охраны, генерал поспешно простился с Теофанией, сел на корабль и отбыл в свой лагерь. Ему было очень жаль расставаться с возлюбленной, но он здраво рассудил, что вряд ли сумеет помочь ей, если его убьют.

Теофания, со своей стороны, была заметно встревожена его отъездом.

– Мне пришла в голову одна мысль, – сказала она Фоке при прощании. – Когда прибудешь в лагерь, держи своих людей наготове. Скоро ты узнаешь, что я придумала…

Императрица боялась не за себя: она была твердо убеждена, что в данный момент Брингас не посмеет ничего предпринять. Страх перед патриархом был слишком силен, и столкновение произошло так недавно, что министр вряд ли отважится строить ей козни сразу же после отъезда Фоки. Но Теофания чувствовала злобу евнуха и опасалась за своего возлюбленного.

Брингас и в самом деле пока не помышлял о том, чтобы разделаться с базилиссой. Прежде всего следовало устранить главного ее заступника – ненавистного Фоку. И, вернувшись к прежним своим замыслам, он решил погубить генерала руками близких ему людей.

Между тем Фока назначил заместителем командующего собственного племянника. Его звали Иоанн Цимисес, он был гораздо моложе и намного красивее своего дяди, пользовался такой же большой любовью солдат и отличался безрассудной храбростью. Именно к этому человеку и обратился хитроумный министр, не поскупившись на самые заманчивые посулы.

«Хочешь ли ты, Цимисес, стать главнокомандующим всех войск, расквартированных в Азии? – спрашивал Брингас в своем тайном письме. – Хочешь ли ты занять второе место в империи и, сверх того, получить руку прекраснейшей из женщин, базилиссы Теофании? Добиться этого проще простого: нужно убить Фоку и привезти его голову премьер-министру».

Для большей надежности евнух решил заручиться поддержкой и второго заместителя Фоки – Романа Куркуаса. Ему были сделаны сходные предложения – правда, о Теофании речь не шла, – и в награду предназначались войска, расположенные в западной части империи. Брингас считал, что Куркуас и Цимисес смогут легко сговориться ради успеха общего дела.

И заместители действительно пришли к полному согласию. В тот же вечер оба отправились к своему командующему. Никифор Фока был нездоров и весь день провел в постели, так что когда Куркуас и Цимисес вошли к нему, он спал. Но, вместо того чтобы спокойно перерезать ему горло, молодые люди с силой встряхнули его. Фока, еще не вполне пробудившись, смотрел на них с изумлением.