Грешная любовь - Медейрос Тереза

— Зато не догадалась сообщить, что внизу высажены розы.

— Вот уж не думала, что это так важно. Они зацветут лишь через несколько недель.

— Не знаю, когда они там зацветут, но можете мне поверить, шипов там уже предостаточно. Точнее, было, пока я на них не упал. А сейчас, как мне кажется, почти все эти шипы воткнулись в мой… в общем, в меня.

Морщась от боли, он снял с шеи длинную ветку виноградной лозы и встал на ноги.

Катриона не успела даже предложить Саймону воспользоваться входом для слуг, как тот уже карабкался прямо по стене, придерживаясь рукой за грубо отесанные камни, которые выступали из угла дома.

Когда широкие мужские плечи появились в проеме окна, Катриона поспешно ухватила Саймона за жилет и рукав рубашки, чтобы он быстрее оказался в комнате. Она даже успела полюбоваться его рельефными мускулами под обтягивающей тканью одежды. И мысленно представила, как с такой же ловкостью морской офицер Уэскотт взбирался по вантам корабля «Беллайл».

Саймон перепрыгнул через скамейку у окна и проворно встал на ноги. Катриона слегка посторонилась, немного напуганная, что в ее спальню наяву проник мужчина, который имел дурную славу распутника. В ее мечтах Саймон всегда находился за окном и довольствовался тем, что издалека выражал свое восхищение ее красотой.

— Я немного разочарована, мистер Уэскотт, как-то у вас маловато ловкости. Мне казалось, у вас должен быть большой опыт.

Потирая ушибленную спину, Саймон мрачно посмотрел на Катриону:

— Ловкости в чем? В вытаскивании шипов из моей… — В ночном проникновении к женщинам через окно, — невозмутимо закончила Катриона. — В конце концов, вроде бы этот способ самый удобный, когда не желаешь иметь дело с их мужьями?

Уэскотт тряхнул головой, отбрасывая назад длинные каштановые волосы, и одернул шелковый бордовый жилет.

— Да будет вам известно, я перестал тратить время на замужних женщин еще несколько лет назад. Заметил за ними досадную привычку влюбляться в меня и вести дело к разводу с законными мужьями.

— Какими, должно быть, надоедливыми они были для вас. А тут еще и их мужья, — сухо добавила Катриона.

— Смею вас уверить, что мои страдания были гораздо мучительнее, мисс Кин… — Ночной гость бросил на нее сердитый взгляд. — Черт побери, как вас все-таки зовут?

— Катриона, — сообщила она, решив, что сейчас не самый удобный момент делать замечания в отношении его грубых слов.

— Катриона, — повторил Уэскотт. В его устах имя прозвучало нежно и мелодично. — Действительно, Катриона как раз подходит, — вполголоса рассуждал он. — Никакая не Глэдис или там Гертруда, а то и вовсе Брунгильда. — Лицо Саймона вдруг просияло. — Могу я называть вас Кити?

Катриона ответила с приветливой улыбкой:

— Лучше вам этого не делать, если не хотите опять упасть на розовый куст.

Это сказано было так убедительно, что Уэскотт даже отошел подальше от окна и отвесил хозяйке комнаты учтивый поклон.

— Итак, добрый вечер, моя прелестная Катриона. Следуя инструкциям, которые вы прислали мне в тюрьму, я прибыл, чтобы испортить вашу репутацию.

Ленивая улыбка Саймона, его уверенно-призывный взгляд и даже худощавые бедра в обтягивающих замшевых брюках со всей очевидностью намекали Катрионе, что он вполне готов к исполнению озвученной роли.

Она проглотила подступивший к горлу комок. Во рту у нее все пересохло.

— Не совсем так, вы явились сюда изобразить, будто своим появлением компрометируете меня. Не забывайте, мистер Уэскотт, мы с вами еще не муж и жена.

— Но мы же практически помолвлены. Не кажется ли вам, что пора называть меня по имени — Саймон?

Приблизившись к девушке, он взял ее за руку и приложил ладонь к своим губам.

— А может быть, даже «дорогой». Или «сладенький». Сойдет и другое ласковое словечко, лишь бы оно означало, как пылко и бесконечно вы меня любите.

Выведенная из равновесия дьявольским блеском глаз Уэскотта, Катриона сжала руку в кулачок.

— Мои тетя и дядя женаты более тридцати лет. Но я ни разу не слышала, чтобы тетя обращалась к мужу иначе, как «милорд».

Саймон пожал плечами, блеск его глаз только усилился.

— Я лишь скромный рыцарь, но не буду возражать, если вы станете и меня величать «милордом».

Осторожно разогнув стиснутую руку Катрионы, он прикоснулся открытыми губами к нежной девичьей коже на запястье. Хрипловатым, низким голосом он закончил: