Принц-странник - Холт Виктория

В обществе Люси Чарлз словно раскрепощался. Для него было не так уж важно, что именно он говорил ей — она всегда слушала вполуха. Он невольно улыбался при виде туманной дымки, затягивающей ее глаза в те моменты, когда она кивала головой или выражала удивление даже тогда, когда едва улавливала смысл его слов.

— Ну, Люси, — говорил он, — ты никогда не выдашь мои секреты врагам, по той простой причине, что совершенно не слушаешь меня, когда я делюсь ими с тобой.

Эта ее особенность веселила его. Кто-нибудь другой мог бы и рассердиться на нее за безучастность, но Чарлз сердился редко. Если же гнев все-таки находил на него, то это был дух зла, растущий в нем против собственной воли и порождавший чувство вины.

— Люси, — говорил он бывало, — я как человек с нарушенным зрением, не могу сфокусировать глаза на одной точке, и, соответственно, каждый глаз видит одну и ту же картину по-своему. Это как бы два взгляда на одно и то же событие. Все это меня очень волнует. Я начинаю размышлять: не существует ли множества версий одного и того же события, и не является ли картина, которую созерцает мой оппонент, более точной и близкой к истине, чем моя… Люси, да ты не слушаешь. Ты, конечно же, просто мудра, моя любовь, ведь я говорю столько глупостей.

Ей хотелось нести ему радость, проявлять свою благодарность. Люси даже перестала смотреть на других мужчин — или почти перестала, и он очень скоро обратил на это внимание. Он вообще все быстро схватывал и умел ценить чужие жертвы и быть благодарным тем, кто их принес.

Чарлз представил ее брату Джеймсу, которому еще не исполнилось и пятнадцати. Тот полюбил говорить с Люси и часто рассказывал о своем недавнем побеге. С ней он мог говорить без конца, и хотя она почти не слушала его, всегда умела сделать вид, будто ей интересна каждая деталь. Ведь это было самое захватывающее событие его недолгой жизни, и он так гордился собой!

— Говоря по правде, Люси, — признался Джеймс однажды, — я бежал потому, что больше не мог сидеть без движения. Дошла весть, что нашей матери стыдно за меня, не предпринимающего никаких попыток к бегству, да и Элизабет, моя сестра, тоже постоянно стыдила меня. Она то и дело приговаривала: «Если бы я была парнем, я бы обязательно нашла способ убежать». Это, однако, было не так просто, Люси. Мы находились в Сен-Джеймском дворце, под усиленной охраной, которую старина Нолл Кромвель выставил, чтобы следить за каждым нашим шагом. Они нам вообще заявили, что собираются сделать из нас с Элизабет подмастерьев, чтобы мы сами платили за наше проживание.

— И вот ты убежал, — сказала Люси.

— Да, убежал. Как мне хотелось, чтобы и другие ушли со мной! Но бежать всем троим было невозможно! Элизабет еще недостаточно окрепла: она никак не могла оправиться после того, как однажды в детстве упала и повредила ногу. А Генри был еще маленьким. Ему сейчас всего девять лет. Мы разработали план побега, рассчитанный на одного человека. Мы должны были играть в прятки. Я убегал и прятался, Генри — тоже. Элизабет нас якобы ищет. Я должен был спрятаться возле ворот, а тем временем Генри попросит стражников поднять его на балкон, где Элизабет не смогла бы его найти. Пока стражники занимались братом, я проскользнул на улицу, где уже ждал слуга с лошадьми. Там я переоделся в женскую одежду. Я чуть не выдал себя, когда однажды при людях задрал юбку и стал натягивать чулок, — оказывается, женщины так никогда не делают. Тем не менее я успешно добрался до Гревсенда, а оттуда переправился в Мидделбург и Дорт, и вот я здесь.

— Это был восхитительный побег, — промурлыкала Люси.

— Я рад, что вы так думаете, Люси.

Его глаза сияли восторгом, он почти влюбился в эту леди, как и его брат. Когда он подрастет, думала Люси, она, возможно, ответит ему взаимностью. Но хоть он ей и был симпатичен, она чувствовала, что у него никогда не будет очарования старшего брата.

Да, она была счастлива в эти жаркие летние дни, а в канун сентября узнала, что ждет ребенка.

Пока живот Люси увеличивался в размерах, эмигранты, обретавшиеся при дворе, ломали головы, чей это ребенок — Чарлза или Роберта. Кто мог поручиться за Люси?

До Люси и до Чарлза доходили эти сплетни.

— Это твое дитя, — сказала она твердо. — Это не может быть ребенок от другого мужчины.

Принц мрачно кивнул в ответ. Был ли он действительно уверен в этом, оставалось только гадать. Он ни за что бы не сказал, что сомневается в ее словах: для этого он слишком галантен, но существовала и еще одна причина — больше всего на свете принц боялся вида женских слез. Они могли расстроить его больше, чем самые дурные вести из Англии. Да и какая разница, чье дитя носит Люси? Принц полагал, что, имея такого рода отношения с матерью, с его стороны будет не по-рыцарски не признать ребенка.