Принц-странник - Холт Виктория

Однажды в феврале, выйдя из своей спальни, Чарлз встретил одного из своих слуг и был поражен тем, как тот посмотрел на него и как опустился на колени, чтобы торжественно объявить:

— Да хранит Бог ваше величество!

Он понял, что случилось непоправимое с отцом. Говорить не было сил, и он, развернувшись, побрел обратно в спальню, упал на постель и разразился безудержными рыданиями.

Прошло несколько дней, прежде чем Чарлз смог заговорить об отце. Он захотел услышать подробнее о героическом поведении короля перед смертью, и живо, до мельчайших деталей представил себе, как все происходило, представил, чтобы навсегда сохранить в памяти. Он видел, как красивого, статного человека вели ко дворцу через Сен-Джеймский парк, представлял гвардейцев, шедших позади него, знамена, реющие впереди, барабаны, выбивающие дробь по мере продвижения к месту казни. Четко, как наяву он видел сцену, описанную придворным Карла сэром Томасом Гербертом: отец берет принесенный для причащения хлеб и пьет красное вино. Он видел теснящуюся толпу людей, сквозь которую пролегал последний путь Карла Стюарта, короля Англии. Ему было известно, что многие в толпе молились или кричали «Да сохранит Господь ваше величество!» Никогда еще Карл I не выглядел более благородным, чем в минуты восхождения на эшафот. Он сохранял достоинство до конца, даже тогда, когда положил голову на плаху.

С тех пор юный принц не перестал улыбаться, мало было на свете людей, более способных к веселью, но те, кто знал его близко, могли поручиться, что печать грусти навсегда застыла в его глазах.

Так из любовницы принца Люси превратилась в любовницу короля, хотя и не признанного парламентом, но помазанного на престол на острове Джерси у берегов Франции под именем Карла II; попытки провозгласить его королем были предприняты также в Шотландии и Ирландии.

Быть любовницей короля оказалось совсем иным дело, чем быть любовницей принца.

Крепко поцеловав, Чарлз, он же — Карл II, объявил, что вынужден покинуть ее. Его звали дела — исполнение государственных обязанностей.

— Мы стали выше рангом, Люси, — сказал он, — и с новыми почестями пришла дополнительная ответственность. Мне придется на время оставить тебя. Я еду в Париж, чтобы увидеться с матерью.

Затем он рассказал, что в Париже живет его вторая любовь.

— Ба, Люси, у тебя такой огорченный вид! Но ты снова станешь веселой, когда узнаешь, о ком идет речь. Ей всего пять лет и это моя маленькая сестра. Я буквально разрываюсь между грустью расставания с тобой и предвкушением радости встречи с ней. Люси, ты веришь своему королю?

Люси покорно кивнула.

— В мое отсутствие позаботься о себе, Люси, и о нашем ребенке, — сказал он.

Она горячо поцеловала его, твердя, что любит его одного, а когда он ушел, заплакала.

Люси понимала, что не стоит огорчаться. Это вообще было не в ее натуре, и хотя она понимала также, что ее тело со временем потребует новых любовников, среди них уже не будет равного ни Чарлзу, ни Карлу Стюарту — принцу и королю.

В домике, расположившемся в центре Роттердама недалеко от Броуд Черч-стрит, где родился когда-то Эразм, Люси разрешилась от бремени. Она с трудом различала женщину возле себя, потому что была измучена страданиями, через которые только что прошла.

Оказалось, что это Энн Хилл — она принесла ребенка, чтобы показать матери.

— Мальчик, госпожа! Славненький мальчик! Люси протянула руки к младенцу. На голове малыша был темный пушок и он во весь голос кричал.

— У него будет своя дорога в жизни, — сказала одна из женщин.

— Сын короля! — с благоговением прошептала Энн.

Кое-кто из столпившихся вокруг кровати приподнял брови, и в их глазах читалось: «Сын короля или сын полковника? Кто ответит на этот вопрос?»

Но Люси не видела этого, и Энн решила проигнорировать скептиков.

— Я назову его Джеймсом, — сказала Люси. — Это родовое имя Стюартов.

Она нагнулась и поцеловала младенца в нежно опушенную макушку.

— Джимми, — прошептала она. — Крошка Джимми, сын короля, что тебя ждет в этом мире?

Глава 4

Маленькая принцесса Генриетта была очень смущена, чувствуя разлад между двумя любимыми людьми — матерью и братом. Это имело какое-то отношение к наставлениям отца Сиприена, которые тот давал ей что ни день. Чарлзу они не нравились, зато на их исполнении настаивала мать. Генриетта была рада во всем угодить брату, и когда тот говорил: «Не слушай наставления отца Сиприена, слушай то, что говорит леди Мортон!»— она была бы рада подчиниться ему, но брат был такой беспечный и никогда всерьез не сердился, в то время как мать гневалась всерьез и надолго. Никто иной как королева, обвив руками свою маленькую дочку, шептала ей, что она «благословенное дитя» своей матери и что сам Господь спас ее от еретиков, а посему она должна стать хорошей католичкой. Брат же только играл с ней, рассказывал веселые истории и заставлял ее радостно смеяться. Больше всего на свете она любила бывать с Чарлзом. Но он не заставлял ее беспрекословно слушаться, как это делала мать, и, если она повиновалась матери, лишь грустно улыбался, понимая, что ей нельзя поступить иначе. Зато когда она следовала желаниям Чарлза, мать страшно сердилась, кричала на нее, а то и просто наказывала. Генриетта была лишь маленькой девочкой и выбирала то, что легче перенести.