Флорентийка - Бенцони Жюльетта

– Я, конечно, знала, что у нас в городе языки работают быстро, но не до такой же степени! – возмутилась Фьора. – Вы же только что приехали!

– И скоро уеду обратно, но для того, чтобы проникнуться к человеку интересом, много времени и не требуется… А заинтересовавшись, поневоле стремишься побольше о нем узнать. Я спрашиваю имя вашей матери потому, что вы очень похожи на одного юношу, которого я знавал в детстве. Когда мне было лет двенадцать, я поступил пажом к графу де Шароле, ставшему впоследствии герцогом Бургундским.

– Прошу вас, продолжайте!

– В то время у монсеньора Карла оруженосцем служил очень красивый… и очень грустный молодой человек. Он редко улыбался. А жаль! У него была такая обаятельная улыбка… совсем как у вас… Я навсегда запомнил этого юношу, который, кстати, тогда куда-то исчез. Его звали Жан де Бревай. Он происходил из знатной, но небогатой семьи. Вы мне странным образом его напоминаете. Если только девушка в какой-то степени может быть похожей на молодого человека.

– Услышав историю моей матери, вы, вероятно, решили, что этот юноша является нашим родственником?

– Совершенно верно. Именно поэтому, рискуя показаться нескромным, я все же решил спросить имя вашей матери.

– Я бы охотно вам его назвала, если бы знала сама; но отец, не желая ворошить воспоминаний… а может быть, стремясь уберечь от пересудов честь семьи, ведь я родилась вне брака, не говорит, кем была моя мать. Знаю только, что звали ее Мария.

Молодые люди замолчали, и со всех сторон их обступила тишина, та особая тишина опустевшей церкви, стены которой не пропускают ни единого постороннего звука, та торжественная, волшебная тишина, которая царит под высокими сводами, многократно усиливающими малейший шорох.

Вспомнив нежное лицо молодой белокурой женщины с портрета, Фьора погрузилась в свои мысли. Что же касается Филиппа, то он неотрывно смотрел на свою собеседницу.

Из-за колонны, за которую она из деликатности отошла, послышался кашель Хатун, и, казалось, вся церковь закашляла вместе с ней. Стряхнув с себя задумчивость, Фьора вздрогнула, поплотнее запахнула плащ и подняла глаза на Филиппа. Хотя он и глядел прямо на нее, невозможно было догадаться, о чем он думает. Его смуглое лицо было совершенно бесстрастным, а губы, как показалось Фьоре, кривились в презрительной усмешке.

– А разве вы не знали, что мои родители не были женаты? Однако ж это так. Грубо говоря, я – незаконнорожденная. Должна сказать, что у нас на это обстоятельство не обращают особого внимания. Правда, мы, флорентийцы, – добавила девушка с легкой улыбкой, – странные люди, почти дикари…

Ее ирония рассердила Селонже.

– Не говорите глупостей! Я никогда не утверждал ничего подобного. К тому же и среди нашей знати рождение ребенка вне брака не считается позором. Имеет значение только его происхождение по мужской линии. Возьмите, например, сводного брата и, кстати сказать, самого талантливого военачальника монсеньора Карла – бастарда Антуана…

При этих словах свежие губы девушки приоткрылись в улыбке, обнажив два ряда блестящих белых зубов, а на обеих щеках появились ямочки.

– Только почему вы говорите все это таким сердитым тоном? А теперь, раз мы пришли к соглашению, то разрешите мне откланяться. Моей воспитательнице может показаться, что месса чересчур затянулась.

– За вами так строго присматривают?

– Не строже, чем за любой девушкой моего возраста и положения, – сухо ответила Фьора. – И я вовсе не считаю нужным обсуждать эту тему.

– Я и не пытаюсь. Но умоляю вас, подождите немного. Я…

Он, казалось, заколебался, и Фьора начала терять терпение.

– Если у вас есть еще вопросы, то задавайте их побыстрее. Я тороплюсь…

– То, что я хотел бы вам сказать, потребовало бы долгого вступления, а вы спешите…

И не успела Фьора опомниться, как Филипп обнял ее и страстно поцеловал. Девушка вдруг почувствовала себя во власти какой-то неведомой силы, подавившей в ней всякое стремление к сопротивлению. Если раньше малейшее проявление нежности со стороны какого-нибудь поклонника вызывало во Фьоре лишь холодное презрение, то теперь она с упоением отдавалась объятиям этого незнакомого человека. Девушка ощущала у своей груди тяжкое биение его сердца, от него пахло кожей, ветром дальних странствий, мокрой травой и лошадьми. И этот запах пьянил Фьору так же, как пьянил его поцелуй – первый поцелуй в ее жизни. От него по телу разлилось тепло и сладко кружилась голова. Перед Фьорой вдруг приоткрылся целый мир – манящий и одновременно пугающий мир любви. Как далек он был от голубых девичьих грез, легких вздохов и нежных стишков…