Графиня тьмы - Бенцони Жюльетта

— Не волнуйтесь, — стал успокаивать ее Фужерей, — я не собираюсь спать этой ночью. Пойдемте посмотрим, что это за Гайд.

Войдя в дом, оба оторопели. Они ожидали увидеть трактирщицу одного возраста с хозяином, да и по виду схожую с ним — неприглядную и колючую фурию, а встретили молодую женщину удивительной красоты: высокий белый лоб под пышной темной шевелюрой, черные сверкающие глаза, обрамленные тонкими ресницами, великоватый, правда, рот с полными страстными губами. Одета она была бедно: в простую юбку и заштопанный черный шерстяной корсаж; красная косынка и серый передник не оживляли ее наряда. Но она все же была так очаровательна, что само ее присутствие в этом заведении, кстати довольно ухоженном и согретом огнем, пылающем в камине, казалось противоестественным. Ей гораздо больше пристало бы щеголять в шелках и в бархате под хрустальными люстрами салона, хотя чувствовалось в ней что-то дикарское. Казалось, и она была не в восторге от посетителей. Трактирщица пристально их оглядела, особенно Лауру, да так бесцеремонно, что молодая женщина даже рассердилась:

— Почему вы на меня так смотрите? Со мной что-то не так?

— Нет, просто я вас никогда не видела, а здешних я всех знаю. Вы на переправу?

— Да что же это за любопытство, право слово! — зарокотал густой бас Фужерея. — И что вы тут плетете о переправе? Разве она еще действует?

— А как же! Как говорят, новые главари в Париже будут еще почище прежних, вот люди и предпочитают другой берег нашему!

— Это к нам не относится. Мы… просто заехали сюда скоротать ночь, если у вас найдется комната для мадам и ужин для нас обоих.

— Садитесь тут, я вам сейчас подам, — пригласила она, протерев углом передника один из столов у очага.

А сама быстро вскочила и помчалась за приборами. Поставив их на дубовую столешницу, она занялась большим черным котелком, подвешенным над огнем, в котором что-то булькало. Хозяйка сняла крышку, и аппетитный запах вареной рыбы поплыл по всему помещению. Трактирщица же, наполнив супницу и поставив ее на стол, отошла к очагу, предоставляя постояльцам самим разливать суп по мискам. Скованные ее присутствием, они молча принялись за еду. Лаура не смогла доесть свою порцию. Гнетущая атмосфера, царившая в помещении, отбила у нее весь аппетит. Отставив полупустую миску, она отпила из стакана немного терпкого сидра и встала из-за стола. Фужерей тоже поднялся.

— Простите, я не голодна. Пойду лучше лягу.

— Конечно. Спокойной вам ночи. Эта женщина проводит вас. А я еще немного посижу здесь.

Он отвесил один из своих чопорно-вежливых поклонов, на которые был большой мастак.

Гайд зажгла свечу и направилась к лестнице, затерянной в сумрачной глубине зала. Лаура последовала за ней, деревянные ступени заскрипели под их ногами. Фужерей доел суп и пошел к камину, на место под колпаком, где недавно сидела хозяйка. Он достал откуда-то из складок одежды трубку и табак и, набив ее, закурил, облокотясь о гранитный косяк.

Он молча курил в одиночестве. Трактирщик, скорее всего, решил, что лучше будет не появляться, а жена его так и не спустилась с верхнего этажа. Тишина была настолько пронзительной, что настал момент,

когда Фужерей забеспокоился. Никогда он еще не бывал в трактире, где совершенно не было посетителей. Даже в самой глухомани зимой всегда находился какой-нибудь выпивоха, жадный до болтовни, который, забредя на огонек, развалился бы за столом. А здесь к тому же был такой лакомый кусочек — эта хозяйка несравненной красоты. А тут даже мужа ее, любителя задавать вопросы, и то не было видно. Хотя разве долго поставить коня в стойло, запереть засов и задать ему овса…

Фужерей подошел к маленькому оконцу и выглянул: ветер стих, полил дождь. Тонкие струи стекали каплями по стенам, оставляли бороздки в толстом слое пыли, скопившейся на стеклах. Пусть дождь, он все же решился выйти наружу. Переместив свою почти потухшую трубку в уголок рта, он набросил на плечи плащ и, нахлобучив шляпу, вышел в ночь под тусклым светом тонкого серпа луны, который, впрочем, то и дело заслоняли тучи. Наступил прилив, и в устье Аргенона, словно разбухшем от воды, не видно было брода, по которому на спине переносил в отлив всех желающих здоровенный верзила в высоких сапогах. Вокруг не было ни души.

Оглянувшись на трактир с одним-единственным освещенным окошком — наверняка в спальне Лауры, — он пошел вперед по дороге. Суп Гайд был, конечно, вкусным, но чересчур густым, и после такой тяжелой пищи хотелось пройтись. На противоположном берегу реки он заметил крыши Вальского замка, некогда принадлежавшего Шатобрианам, а ближе к воде — пару домиков с освещенными окнами. Он посмотрел на них немного, потом повернулся в сторону черной громады опустевшего монастыря и застыл в изумлении: он мог бы поклясться, что заметил огонек свечи на этаже настоятеля, с двух сторон окруженного террасами. Почудилось ли ему? Снова стало темно, но едва он продолжил свою прогулку, как все возобновилось: за стеклом показался слабый огонек и внезапно исчез, как будто кто-то задернул шторы. Исчез, да не совсем: острый глаз охотника, привыкшего вглядываться в лесную чащу или в морские просторы, едва-едва различал неясный свет. Фужерей решил подойти поближе.