Любовник - Шоун Робин

— Мадемуазель, давайте сначала снимем мерки, а потом решим. — Модистка подняла изящную руку, и на ее пальце сверкнул огромный бриллиант. — Клодетта, прими у мадемуазель ридикюль, Анжелика — перчатки, Бабетта — плащ. Не стоит беспокоиться, мадемуазель. Месье Мишель за всем присмотрит.

На Энн наступала целая шеренга — не оставалось никакой возможности противиться этой армии. Из ее стиснутых пальцев вырвали ридикюль, стащили перчатки, сдернули плащ.

— Voila! — решительно заявила мадам Рене. — Сюда, sil vous plait.

Энн оказалась за бордовыми шторами в чрезвычайно маленькой примерочной. Над головой шипел и потрескивал хрустальный газовый светильник.

— Нет никакой надобности снимать с меня мерки. Я вам так их скажу.

Модистка, которая была ниже Энн на несколько дюймов, потянулась и ущипнула ее за левый сосок. У Энн от ярости перехватило дыхание.

— Как вы смеете…

— Сейчас, сейчас, мадемуазель. Это платье. Он велико вам. Видите, как пузырится на груди. Клодетта! Ах, ты здесь, шери. Принеси новый корсет, французский, из тех, что поступили вчера, А теперь, мадемуазель, надо спять ваше платье.

Энн отшатнулась, прежде чем проворные руки модистки позволили еще больше вольности. Но ее отступлению помешала стена.

— Я пришлю вам мерки, мадам… У нас с месье Мишелем назначена встреча… Я боюсь опоздать… Извините.

Но модистка не дрогнула, только кивнула, и в ее карих глазах вспыхнул заговорщический блеск.

— Это из-за месье Мишеля? Из-за него вы носите такой неброский ансамбль, non? Понимаю. Чтобы привлекать поменьше внимания. Любая женщина не пожелала бы мозолить глаза, когда она с таким человеком, как он. Oui?

— Вы ошибаетесь, мадам! — резко ответила Энн.

— Вот уж не думаю! Если бы вы хотели порадовать его, мадемуазель, быть ему милашкой, то заставляли бы всех мужчин поворачиваться в вашу сторону. Пусть говорят: quclle une femme incroyable — какая бесподобная женщина! Каким должен быть мужчина, чтобы обладать такой!

— Месье д'Анж очень привлекательный мужчина, — холодно заметила Энн. — И способен стать центром внимания любого общества.

— Так и есть, раз вы это утверждаете, мадемуазель. Ходят слухи, он сложен как эталон… жеребца. — Рот модистки презрительно сморщился. — Только вот эти шрамы…

Лед у Энн в крови совершенно растаял, все тело вспыхнуло. Майкл действительно был сложен как породистый жеребец.

— Я нисколько не стыжусь месье д'Анжа, — Свое унижение она попыталась скрыть под маской равнодушия.

Мадам пожала плечами. Ее жест был красноречивее любых слов — модистка ей не поверила.

— Мадам Рене, я не… — Энн с трудом вымучивала слова. — Я не симпатичная женщина.

Модистка довольно улыбнулась:

— Это до того, как вы явились ко мне. А после превратитесь в женщину tres magnifique !

Энн насмешливо подняла бровь:

— И сколько вы возьмете за такое превращение?

— Целое состояние, — ответила модистка, — но если бы у вас его не было, вы бы не оказались рядом с месье Мишелем.

Энн печально вздохнула, обижаться не стоило. Мадам Рене говорила в глаза то, о чем вскоре начнет шептаться весь свет. Да, она располагала состоянием. И благодаря деньгам познакомилась с человеком, который получил свое прозвище, потому что умел доводить женщин до оргазма.

Покупается все на свете, заявил Майкл, даже сексуальное наслаждение, даже близость, даже дружба.

Так почему бы не купить иллюзию красоты?

— Хорошо, мадам Рене, — согласилась она. Но модистка не удовлетворилась тем, что сняла с нее платье.

— Вес, мадемуазель, все — нижнюю юбку, корсет, рубашку, панталоны.

Модистка не приветствовала английской скромности, сообразила Энн. Но была опытна в своем ремесле, как Майкл е своем. Энн поежилась: на ней осталась только шляпка, спустившиеся чулки и подвязки. Нечему было скрывать ее нежных грудей. А высокие каблуки заставляли выставлять вперед лобок, как вчера, когда ее раздевал Майкл. Но раздеваться перед мужчиной и женщиной — огромная разница. Энн ощущала себя неуклюжей лошадью с плюмажем на голове, которую со всех сторон изучала мадам Рене.

Энн не чувствовала унижения измерений много-много лет. И с удивлением обнаружила надежду в душе, подобно той, которую испытала восемнадцать лет назад, когда шила свой лондонский гардероб. Вдруг модистка увидит красоту, которую скрывает зеркало?

Она стоически выдержала, когда мадам Рене наклонялась к ее животу. Только шипение газового рожка стало непомерно громким. Не требовалось опускать глаз, чтобы понять, какая картина предстала перед взглядом модистки: явные свидетельства страстной ночи, проведенной с человеком, который ее ждал по другую сторону штор.