Укрощение леди Лоринды - Картленд Барбара

Лоринда сидела и, не отрываясь, смотрела на дверь. Заряженный пистолет лежал рядом, так чтобы она могла дотянуться до него правой рукой.

Когда ее муж придет, она раз и навсегда покажет ему, кто здесь хозяин.

Лоринда проснулась внезапно.

Она не сразу сообразила, где находится. Чуть погодя, она обнаружила, что свечи почти догорели и сама она сидит в кресле с высокой спинкой, вся продрогшая и окоченевшая. Он так и не пришел!

Пистолет по-прежнему лежал рядом с ней.

Не в силах справиться с дрожью, она с трудом поднялась на ноги и посмотрела на часы из Дрезденского фарфора, стоявшие на каминной полке. Было три часа ночи.

Лоринда недоверчиво уставилась на стрелки. По-видимому, она проспала по меньшей мере три часа.

Теперь не оставалось никаких сомнений: муж не придет к ней сегодня ночью, и она может лечь в постель.

Лоринда сняла атласный халат, бросив встревоженный взгляд на дверь — а вдруг он вздумает появиться как раз в этот момент.

Она скользнула под одеяло и все-таки положила пистолет под подушку.

Кровать была теплой и удобной, однако вопреки ожиданиям Лоринда заснула не сразу. Ее мучил вопрос, почему муж в брачную ночь решил оставить ее одну. Казалось маловероятным, чтобы такой человек, как он, не стал настаивать на своих супружеских правах.

Затем в голову пришла неожиданная мысль: неужели причина в том, что он не находит ее привлекательной?

Лоринда отказывалась в это верить и вместе с тем вынуждена была признать, что, с тех пор как она впервые встретила Дурстана Хейла, он никогда не смотрел на нее с выражением, хотя бы отдаленно напоминавшим восхищение. Даже сегодня, несмотря на то что она надела свадебное платье, которое он сам для нее выбрал, вместе с присланной им фатой, в те короткие мгновения, когда она обращала свой взгляд на него, в его глазах было все то же насмешливое выражение, а на губах — слегка язвительная улыбка, приводившая ее в бешенство.

Неужто и в самом деле из всех мужчин, встреченных ею до сих пор, ей послан судьбой тот единственный, кого она ни в малейшей степени не привлекала как женщина?

По ее самолюбию был нанесен жестокий удар, и она, желая смягчить его, стала убеждать себя, что ошиблась. Радуясь возможности не прибегать к насилию, чтобы помешать мужу прикоснуться к ней, она в глубине души была глубоко оскорблена его безразличием.

На ее счету было столько побед, и она была так избалована лестными предложениями и комплиментами мужчин, что случившееся казалось ей из ряда вон выходящим, недоступным ее пониманию.

Ее охватило такое уныние, что она, не в состоянии справиться с ним, задала себе еще один вопрос: если он не был очарован ею, то как она могла подчинить его себе и диктовать ему свою волю?

Девушка погрузилась в сон ближе к рассвету, и когда она проснулась, то обнаружила, что этот вопрос все еще занимает ее ум.

В восемь часов утра, как она и просила, явились горничные, и она велела подать завтрак в постель: у нее не было никакого желания встретиться с мужем раньше, чем этого требовала необходимость.

Ей принесли изящно сервированный поднос, покрытый кружевной салфеткой, на нем стояли серебряные блюда с фамильным гербом, тарелки и чашки из севрского фарфора.

Лоринда невольно вспомнила завтраки в Прайо-ри, которые неуклюже ставила на стол старая миссис Доджман, а также фарфоровую посуду с отбитыми краями и потускневшее серебро — всем этим приходилось довольствоваться ей с отцом.

— Не могли бы вы выяснить, каковы планы на утро? — обратилась она к одной из горничных.

— Хозяин просил передать вам, миледи, как только вы проснетесь, что в половине одиннадцатого он собирается на прогулку верхом и просит вас его сопровождать.

— Благодарю, — громко сказала Лоринда. — Будьте так добры, приготовьте мою амазонку.

Но про себя она решила: это не что иное, как еще одно приказание мужа. Он даже не поинтересовался, хочет ли она присоединиться к нему, просто таково его желание.

«Рано или поздно мы сумеем прийти к взаимопониманию», — успокаивала она себя, хотя интуиция подсказывала ей, что сделать это будет не так-то легко.

Когда Лоринда встала с постели, чтобы принять приготовленную для нее ванну, ей вдруг пришло в голову, что, если она хочет настоять на своем и подчинить себе мужа, как многих мужчин до него, то первое, что нужно для этого сделать, — конечно, пустить в ход свои женские чары.

Это открытие ее ошеломило. Ведь ее изначальным побуждением было продолжать сопротивляться ему, противопоставлять свою волю его воле, противоречить ему при всяком удобном случае, постепенно превращая его жизнь в настоящий ад, так что в конце концов он вынужден будет сдаться.