Майерлинг - Анэ Клод

Он откинулся в кресле и закрыл глаза.

Длинная речь не оживила его, напротив, заставила побледнеть. Врач смотрел на него с беспокойством. Лицо принца осунулось, кожа под глазами, запавшими в результате посещений тех, кто „приносит забвение“, отливала голубизной; во вздувшихся на висках венах пульсировала кровь.

Прошла минута. Не заснул ли принц? Нет, он выпрямился, мгновение смотрел на доктора и продолжил, будто не было паузы:

– Мне надо забыть, кто я есть, значит, забыть, что я принадлежу к той породе, дышащей на ладан, о которой вы говорили. Мне надо забыть о несправедливости жизни, которая заставляет меня расплачиваться за безумие и злоупотребления предшествующих двадцати поколений. Мне надо забыть, наконец, – в его голосе послышалось нечто значительное, – что я не имею права быть счастливым, что ни на мгновение мне не дано свернуть с начертанного пути. Вот почему вечерами после таких дней, что я вам описал, я пускаюсь во все тяжкие… Забыться не так просто. Это требует времени… Вот я и возвращаюсь в этот старый дворец, к стерегущим меня предкам, между двумя и четырьмя часами утра.

В результате визита доктора Видергофера в высоких сферах было решено, что принц проведет две недели на Адриатическом море с женой и дочерью. Они должны будут покинуть Вену сразу после Рождества.

III

ТРЕВОГА

Мария узнала эту новость однажды вечером в Хофбурге от самого Рудольфа. Ей удалось чудом выскользнуть из дома, когда мать и сестра были в Опере. Она не смогла сдержать слез. Рудольф уезжал на целых пятнадцать дней. Никогда еще так долго он не отсутствовал. И в довершение всего его будет сопровождать принцесса, они окажутся в уединенном месте, где, за неимением других дел и развлечений, ему ничего не останется, как провести с женой второй медовый месяц. Все это было специально придумано императором для того, чтобы сблизить супругов, – в этом Мария не сомневалась…

Напрасно Рудольф старался ее разуверить. Он объяснял, что только опасения за его здоровье вынудили его старого друга Видергофера поставить вопрос об отдыхе. Принц настоятельно нуждался в нем – вдали от Вены и работы, в средиземноморском климате. Уж одно то хорошо, что его не посылают на французскую Ривьеру или на Мадеру! Его жена? При такого рода поездке он не имел возможности оставить ее в Вене. Но у них будут отдельные апартаменты в отеле: у нее – с фрейлиной, дочерью и гувернанткой, у него – с адъютантом. Он будет проводить дни в море на яхте, заниматься парусным спортом. А она не выносит моря. У него будут также дела в соседней Поле, где базируется флот.

Ничто не могло утешить Марию. Принц заключил ее в объятия, говорил как с маленьким ребенком, пытался рассмешить.

Его нежность успокоила наконец Марию. Никогда еще он не был так добр с ней. Обычно это она отвлекала Рудольфа, гнала прочь заботы и черные мысли, которые слишком часто преследовали его. Она получала огромное удовольствие, играя эту истинно женскую роль. Сегодня роли переменились.

Этот эпизод сильно подействовал на Рудольфа, пробудил в нем глубоко спрятанное чувство, о котором он и не подозревал. Плачущая в его объятиях невинная девушка; молодое тело, так целомудренно прижимавшееся к нему; слезы, которые он старался осушить; наконец, улыбка, которую ему удалось вызвать на прелестных устах Марии, – все это наполнило его неведомым ранее волнением.

В тот день он не смог выразить своих чувств Марии, он и сам не отдавал себе ясного отчета в том, что испытывал. Они рано расстались, ибо Рудольф должен был ехать в Оперу. Но весь вечер, где бы он ни был, он непрестанно думал об этом.

Обычно принц не позволял себе копаться в собственной душе, по опыту зная, что ничего, кроме горечи и отвращения, это принести не может. Но тот Рудольф, что пробудился от встреч с Марией Ветцера, был существом, симпатичным ему самому. Где еще можно повстречаться с ним? Только вблизи кудесницы, возрождающей его душу.

И принц стал искать новых встреч с Марией, а препятствия лишь обостряли его стремление. Рядом с ней он превращался в человека, забывшего, что такое пресыщенность, для него вещи вновь обретали первозданный вид и истинную цену. Этот новый Рудольф еще не вкусил настоящей жизни. Он только теперь раскрывался навстречу неизведанному. Именно этот Рудольф принимал Марию в Хофбурге и тайком бродил с ней по аллеям Пратера. Рядом с ней к нему возвращались стеснительность и заботливость шестнадцатилетнего влюбленного, доверчивое сердце которого никто не обманывал. Он был полон грез и надежд молодости, испытывая душевные порывы, свойственные тем, кто полюбил впервые. Непостижимым образом этот Рудольф существовал рядом с Рудольфом королевского дворца и ресторана Захера, рядом с политическими интригами и свиданиями с цыганками.