Мелодия сердца - Картленд Барбара

«Но именно так он меня и воспринимает».

Илуке показалось, что она тонет в какой-то вязкой темноте, откуда ей уже никогда не выбраться.

Потом, заметив на крыше проблески первых лучей солнца, она поняла, что ночь прошла, и скоро она увидит графа.

Но даже когда она увидит его, надо проявить смирение, извиниться за обман, который он наверняка осуждает, — леди, а так непристойно повела себя.

А может быть, не стоит встречаться с ним? Нет, если она не придет, он явится в дом и расскажет матери об их знакомстве при весьма странных обстоятельствах.

И тогда Илука твердо решила идти и быстро надела платье для верховой езды.

Лошади сэра Джеймса стояли в конюшне за домом, туда легко прошмыгнуть через заднюю дверь.

Поскольку они выезжали каждый вечер, леди Армстронг будет отдыхать до девяти утра, а сэр Джеймс завтракает в восемь тридцать. И если она уйдет в половине седьмого, ее никто не увидит.

Илука тщательно осмотрела свой наряд, собрала волосы в аккуратный пучок и надела шапочку для верховой езды с газовой вуалью.

В последнее время стало модно кататься в очень широких юбках и в приталенной муслиновой блузке с бантом на шее, а поверх надевать маленький жакет.

В зеркале Илука увидела очень юную девушку, пышные волосы выбивались из-под строгой шапочки, как пламя цыганского костра.

Из-за ужасной тревоги глаза Илуки стали огромными и, казалось, заняли все лицо.

Велев приготовить лошадь, она немного нервничала, потом уселась в седло и поехала к парку в сопровождении сонного конюха, весьма недовольного, что его потревожили так рано. Он держался в нескольких шагах от Илуки, а она соображала, как убить время до назначенного часа, до семи утра, когда граф появится возле статуи Ахиллеса.

Она по мосту пересекла озеро, пустила лошадь галопом по траве, где ее никто не мог увидеть, кроме мальчишек, игравших в мяч. Потом спустилась к Роттен-Роу, там тоже никого — только несколько молодых людей атлетического сложения практиковались в верховой езде.

Когда Илука издали увидела статую Ахиллеса, ее сердце гулко забилось.

Граф был там, он восседал верхом на огромном черном жеребце. Ей вдруг захотелось развернуть лошадь и немедленно умчаться прочь.

Но слишком поздно: он уже увидел ее. Девушку потянуло к графу, будто магнитом, и она направила к статуе коня, чувствуя себя так, будто идет на гильотину.

Она придержала лошадь и уставилась на него, широко распахнув испуганные глаза.

Граф снял шляпу.

— Доброе утро, мисс Кэмптон.

— Доброе утро, милорд. Голос ее слегка дрожал, и она не могла унять эту дрожь. Ей показалось, она заметила легкую циничную улыбку, пробежавшую по губам графа.

— Пойдем к озеру?

— Да… это будет… очень приятно.

Ей казалось, ее голос звучит неестественно, но она ничего не могла поделать.

Они ехали бок о бок, а грум, поодаль, следом.

Илука не могла вымолвить ни слова, граф, кажется, тоже не собирался, так они и ехали в полном молчании под цоканье копыт.

Они добрались до озера, сверкавшего в лучах солнца.

Граф остановил лошадь и сказал:

— Я думаю, нам лучше оставить лошадей с вашим грумом, пройтись пешком, потом где-нибудь сесть и поговорить.

—Да… конечно… если хотите, — проговорила Илука.

Граф поманил грума, слезая с лошади, кинул ему поводья и дал указания, как показалось Илуке, слишком резким тоном, будто пребывал в дурном настроении.

Потом подошел к ее лошади и помог Илуке спешиться.

Едва он коснулся ее талии, едва Илука ощутила его близость, к ней вернулись воспоминания, точно молния осветила их вспышкой. Нет, как бы он ни сердился, как бы ни презирал ее, она все равно его любит.

Ах, если бы он еще раз поцеловал ее! Это было бы самое прекрасное, что только можно вообразить.

Они медленно пошли под сенью берез по узкой тропе, вьющейся среди кустов. Илука увидела скамейку, утопающую в зелени, и решила: вот самое удобное место для неудобного разговора с графом Лэвенхэмом.

Она села на прохладное дерево и облегченно вздохнула: здесь их никто не увидит, кроме катающихся на лодках по озеру.

Нервничая, она с особой тщательностью расправила юбки, а граф все не садился рядом, а только смотрел на нее с высоты своего роста.

Он стоял словно на пьедестале и был таким же надменным, как тогда, когда сидел за столом в своем доме. Еще тогда она подумала: этот человек никогда не смешается с толпой.

Но наконец Лэвенхэм опустился рядом с ней, так же, как несколько дней назад в будуаре в Лэвенхэме, и положил руку на спинку скамейки.