Львица и лилия - Картленд Барбара

Графу и самому каким-то образом удавалось угадывать ее чувства, хотя он и не выдавал себя.

Серебряный салон, украшенный цветами, теперь сильно отличался от того, каким он предстал графу впервые, и это явно выдавало появление в доме женщины. Граф отметил про себя, что любовь, которую он угадывал в глазах своей собеседницы, становилась все более очевидной день ото дня.

«Она любит меня», — говорил он себе. Никогда раньше никто не испытывал к нему подобного чувства. Это была совсем иная любовь.

Пурилла подошла к нему, он подал ей руку, и она доверчиво протянула ему в ответ свою.

— Чувствуете ли вы в себе достаточно сил, чтобы предпринять нечто захватывающее сегодня после полудня?, — спросила она.

— Я в отличной форме и готов ко всему, — ответил он. — По правде говоря, я как раз хотел отправиться куда-нибудь верхом.

— Нет! Нет! Вы слишком торопитесь! — стремительно отреагировала она. — Но я думала, возможно, мы могли бы хоть немного побродить по дому, исследуя его. Мне так трудно сдерживать свое любопытство и держать глаза закрытыми, как я вам обещала.

Граф расхохотался.

— Убежден, вы уже немного ловчите и изредка заглядываете то в одну, то в другую комнату, но я непременно проведу для вас большую экскурсию. Думаю, нам следует начать с парадных комнат на первом этаже.

— Я тоже так думала, — призналась Пурилла. — Тогда вы не сильно утомитесь и вам не придется подниматься по лестнице.

— Здесь в доме так много всего, — заметил граф, — что мне потребуется несколько дней для ознакомления вас со всеми моими владениями.

Он почувствовал, как пальцы Пуриллы сжались в его ладони, выдав ее волнение.

— Пожалуйста, давайте сразу же и начнем. Не могу выразить словами, как я волнуюсь.

Она стояла перед ним такая обворожительная, с сияющими глазами, с чуть приоткрытым от волнения ртом. Граф ощутил почти непреодолимое желание поцеловать ее.

Еще сегодня ночью он лежал без сна в своей спальне и думал о том, что никогда раньше ему не приходилось целовать женщину, незнакомую с поцелуями. Он не сомневался — губы Пуриллы окажутся очень нежными и совсем беззащитными.

Он почувствовал, как сильно забилось сердце при мысли, что он станет ее учителем в новом и до того неведомом ей мире телесной любви.

В его прошлом искушенные в любовных утехах женщины безудержно отдавались ему со страстью, ничуть не меньшей, чем та, которая сжигала и его. И они вместе сгорали в ней без остатка.

Но с Пуриллой все будет по-иному. И ему следует жестко контролировать свои порывы, чтобы не испугать и не повергнуть ее в ужас. Ему предстоит показать ей дорогу к радости любовной близости. И пусть она найдет с ним то счастье, которого искала.

Ему хотелось поцеловать ее, и он заставил себя отвернуться от этого по-детски возбужденного лица, которое, казалось, светилось изнутри, а затем произнес:

— Мы начнем с парадной залы. Раньше мне приходилось видеть ее открытой только по самым торжественным случаям.

Все еще держась за руки, они направились к выходу, как дверь вдруг открылась, и дворецкий объявил:

— Герцог Торрингтон и леди Луиза Велвин, ваше сиятельство.

Граф замер подле Пуриллы, подумав, что Немезида настигла его в самый неподходящий момент и что ему следовало ожидать этого.

Он отпустил руку Пуриллы и сделал шаг навстречу гостям.

— Какой сюрприз, ваша светлость! — поприветствовал он их.

Герцог слегка наклонил голову, но руки не протянул, и граф вовремя сдержал свой порыв радушного гостеприимства.

Даже не взглянув на спутницу герцога, граф знал, каким мрачным и оскорбленным взглядом одаривала его леди Луиза. Не мог он не заметить и хмурого выражения лица герцога, придававшего ему еще более грозный вид, нежели обычно.

— Я желаю говорить с вами конфиденциально, Рокбрук, — отрезал герцог.

Граф не сомневался: визит герцога не был обычным проявлением вежливости, и разговор предстоял неприятный.

Он повернулся к Пурилле, собираясь попросить ее оставить их, но, проявив обычную для нее интуицию во всем, что касалось графа, она уже сама направилась к двери.

Как только она вышла, герцог неприязненно произнес:

— Вы, Рокбрук, по моему мнению, чрезвычайно дурно обошлись с моей дочерью, и я требую от вас объяснения.

В его словах, без сомнения, крылась угроза, и он явно намеревался привести ее в исполнение.

Лишь немного поколебавшись, граф заговорил с удивлением в голосе, постаравшись придать своим словам естественность: