Король нищих - Бенцони Жюльетта

Все такая же красивая, — правда, из-за черного облачения красота ее казалась строже и возвышенней — все такая же кроткая, сестра Луиза с искренней радостью отнеслась к неожиданной встрече с той, кого в монастыре знали под именем Мари-Сильви. Благодаря Луизе-Анжелике, которая была главной над послушницами, Сильви сразу полюбили ее подруги, особенно сестры Анна, Елизавета и Мария Фуке: они были племянницами настоятельницы, дочерьми ее сестры, бывшей замужем за государе венным советником Франсуа Фуке. У этой истинно образцовой супружеской четы христиан было десятеро детей — семь девочек и три мальчика, и все они выбрали путь служения Богу: все дочери приняли постриг, сыновья стали священниками. Исключение составил лишь один сын, самый одаренный блестящий из всех, кому предстояло продолжить род, прославив его в веках. К тому времени почтенный отец большого семейства умер, но главой семьи стал не старший сын, епископ Байонский, а младший Никола, интендант финансов при парижском парламенте; он уже обладал большим состоянием, которое приумножил женитьбой на богатой женщине; иногда он появлялся в приемной монастыря Визитации, чтобы повидать «своих послушниц», или в часовне, чтобы поклониться могилам отца и молодой, умершей родами супруги.

Несколько раз Сильви встречалась с Никола Фуке, и между ними родилась симпатия — продолжение возникшей между Сильви и его сестрой Анной дружбы. Никола Фуке был молодой мужчина с тонким, умным лицом, которое оживляли красивые серые глаза и улыбка, редко кого оставлявшая равнодушным. Темноволосый, изящный и стройный, всегда великолепно одетый, молодой интендант финансов вызывал заинтересованные взгляды хорошеньких посетительниц, что от случая к случаю оказывались вместе с ним в приемной монастыря. Судя до тому, что взгляды эти смущали молодого вдовца, внимание светских красавиц не успело его испортить. Сестры его обожали, и даже Сильви поймала себя на мысли, что, если бы ее сердце не было отдано Франсуа, она, наверное, не осталась бы безразлична к обаянию этого привлекательного мужчины. Господин Фуке не мог скрыть свое недоумение: он никак не мог понять, что привело ее за монастырские стены.

Но самая большая радость Сильви заключалась в том, что она вновь обрела своего крестного отца. Благодаря особой милости, которая объяснялась ее положением послушницы, они увиделись не в большой приемной монастыря, а в комнате, где посетителей принимала мать-настоятельница и где не было решетки. Поэтому они смогли обнять друг друга, взволнованные долгожданной встречей. Лишь после бесчисленных поцелуев, поцелуев отца, вновь обретшего потерянную дочь, и поцелуев дочери, вновь соединившейся с отцом, Персеваль на расстояние вытянутой руки отстранил от себя Сильви, чтобы лучше ее рассмотреть.

— Я никогда не поверил бы, что смогу так долго жить вдали от вас! — вздохнул шевалье де Рагенэль. — Но, девочка моя, как тяжело мне видеть вас в этом наряде.

— Разве он мне не к лицу? — весело спросила Сильви, повернувшись на каблуках и тем самым подтвердив, что она по-прежнему осталась кокеткой.

— К лицу, но, к сожалению, он скрывает ваши прекрасные волосы. И к тому же вы кажетесь выше ростом. Но, может быть, за это время вы действительно подросли?

— По-моему, да, — улыбнулась Сильви. — Мне кажется, теперь я смотрю на жизнь несколько свысока… но не настолько, чтобы у меня при этом кружилась голова от собственных достоинств. О, милый мой крестный! Как часто я думала о вас! Как вы думаете, смогу ли я когда-нибудь снова жить у вaс. Сейчас я большего от жизни и не желаю!

— Но от жизни всегда надо требовать большего — рассмеялся Рагенэль. — У вас все впереди, я надеюсь, что вы сумеете употребить свою жизнь на нечто иное, нежели читать в будущем книги старика или готовить ему травяные отвары.

Лицо Сильви погрустнело.

— Но именно этого я хочу больше всего. Поймите, если даже Франсуа каким-то чудом полюбит меня, между нами будет стоять тот ужас, тот кошмар, который неотступно меня преследует. Kpoме того, я знаю, он любит другую женщину и он гораздо выше меня по положению!

— В мире существует не только Франсуа! — сердито возразил Персеваль. — Я знаю, как сильно вы его любите, милая моя, но у вас есть право на собственную жизнь, которая не должна быть тенью его жизни. Разве вам не хотелось бы иметь детей?

— О да! Но… чтобы иметь детей, нужно иметь мужа, а мне кажется, я скорее предпочту стать невестой Господа, чем выйду замуж за нелюбимого!

— Отдавать себя Богу за неимением лучших предложений не слишком для него лестно.

— О, у Бога слишком много страстных невест, и я затеряюсь в их толпе! Богу, по крайней мере, ведомо что мне пришлось испытать. Если мне придется признаться в этом еще кому-нибудь, я умру со стыда. Я отлично понимаю свое положение. Кому я теперь буду нужна!

— Молчите! Я запрещаю вам подобные богохульные речи. Когда мы заберем вас отсюда, вы сможете выйти замуж, если сами того пожелаете…

После этого свидания Персеваль не раз приходил в монастырь, но в монастырской приемной, которая, несомненно, была самой светской и посещаемой во всем Париже, всегда находился в толпе визитеров. Однажды шевалье де Рагенэль пришел не один.

Внезапно смутившись, Сильви заметила сквозь решетку высокую худую фигуру своего бывшего возлюбленного, который когда-то был ее другом сердца; в те давние дни она еще называла его Жаном Д Отанкуром. Но радость быстро победила смущение, и Сильви невольно протянула ему обе руки, такие тонкие, что они без труда прошли сквозь пазы деревянной решетки.

— Мой дорогой маркиз! Как я рада снова видеть вас!

— Теперь, Сильви, следует говорить господин герцог, — с улыбкой поправил ее Рагенэль. — Наш друг пережил горечь утраты своего отца-маршала…

— Не маркиз и не герцог! — горячо возразил молодой человек. — Когда-то я был для вас Жаном и очень хотел бы остаться им…

— Так оно и есть, Жан. Я знаю все про вас: и то, что вы стали дипломатом и что вас посылали с поручением к госпоже герцогине Савойскои…

— Это была очень интересная поездка, но я слава Богу, там не стал задерживаться. Я никогда бы себе этого не простил. Вернувшись домой, я нашел письмо от мадемуазель д'Отфор, — она звала меня в Вандом. Но, увы, я приехал туда слишком поздно: госпожа де Ла Флот и ее внучка уехали, не сообщив куда. Я сумел узнать, что какое-то время у них жила девушка по имени Сильви вместе со своей горничной по имени Жаннет. Тогда я возвратился в Париж, чтобы встретиться с господином шевалье Рагенэлем, и он…

— …о многом рассказал, — закончил за него фразу Персеваль, бросив при этом на Сильви много значительный взгляд, который заставил ее покраснеть.