Любовь бессмертна - Смолл Бертрис

— Иди сюда, милая, — позвал он. — Я кое-что покажу тебе.

Он открыл двери шкафа, вделанного в стену. Фиона, соскользнув с постели, приблизилась к мужу.

Тот широко распахнул дубовые створки, и она ахнула от изумления.

— Что это?!

— Это называется «зеркало», — объяснил он.

— Ничего подобного! — заявила Фиона. — Ты считаешь меня недоумком? Я уже видела зеркала. Одно такое было у королевы, в серебряной рамке и с ручкой. Очень легкое. Она держала его двумя пальцами! Это же слишком большое! Какое-то волшебство! Магия?

Он встал перед зеркалом.

— Что ты видишь, сердце мое? Разве не Колин Макдоналд отражается в этом стекле?

Фиона пристально всмотрелась. В самом деле…

— Да-а, — протянула она, — но как это может быть?! Даже у короля нет такого чуда! Колин громко расхохотался.

— Я же говорил, что король — ничто по сравнению с Макдоналдом! — бахвалился он.

— Это действительно зеркало? Наверное, самое огромное в мире! — благоговейно прошептала Фиона. — Откуда оно?

— Давным-давно один из Макдоналдов служил властелину государства, названного Византией. Когда пришла пора возвращаться домой, он сказал государю, что возьмет вместо платы за десятилетнюю службу два таких зеркала. Другое висит в покоях лорда. — Он протянул руку:

— Подойди, сладкая моя, и посмотри, как ты прекрасна! Стекло не солжет!

Фиона нерешительно встала рядом с мужем. Впервые в жизни она увидела себя чужими глазами. Отблески рыжего пламени в камине и мягкое сияние свечей придавали ее молочно-белой коже золотисто-смуглый отлив. Она как зачарованная вглядывалась в себя и слегка вздрогнула, когда сзади появился Колин и большие руки сжали упругие шары ее грудей. Они угнездились в ладонях, словно две голубки. Но едва его пальцы заиграли с сосками, чуть пощипывая, перекатывая, вытягивая, до тех пор пока они не превратились в крохотные наконечники стрел, как Фиона потеряла дар речи. Она пошатнулась, неожиданно поняв, что давно уже задерживает дыхание, и поскорее вдохнула, чтобы прояснить голову. Она сошла с ума!

— Это наша брачная ночь, — пробормотал Колин, — и поверь, ты никогда ее не забудешь.

Обжигая горячим дыханием ее ухо, он проник языком в крохотную раковинку и повернул Фиону к себе, так что их тела соприкоснулись. Фиона инстинктивно уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь отстраниться. Прикосновение ее рук и аромат кожи пьянили его, лишая разума. Колин тихо застонал. Фиона ахнула и поспешно сжала губы. Святая Матерь Божья! Должно быть, Господь и впрямь наделил ее сердцем потаскухи, иначе она осталась бы равнодушной к этому человеку. Ей отчего-то захотелось плакать, но она сглотнула слезы. Такой роскоши она не может себе позволить.

И тут гнев, который копился в душе все эти недели, вырвался на волю, и она стала не шутя колотить Колина маленькими кулачками.

— Нет, нет, ягненочек мой, — шепнул он и, поймав ее руки, поцеловал каждую и завел ей за спину своей огромной лапищей, а другой принялся ласкать, сознавая, что мог бы провести так всю ночь. Но… но пока он не овладеет Фионой окончательно, она будет отбиваться от него. — Не вырывайся, милая, ты же знаешь, что наше слияние неминуемо. Ты моя жена, сердце мое, и я люблю тебя.

Будь он проклят! Как легко эти слова сорвались с его губ, а ведь ему совсем не обязательно было говорить их, прежде чем взять ее! Кровь Христова! Почему она так и не услышала подобного признания от Энгуса Гордона?!

Продолжая извиваться, она осыпала его затейливыми ругательствами на гэльском языке, что придавало им куда большую выразительность. Другой мужчина попросту избил бы ее, но Макдоналд всего лишь осторожно прикрыл ей рот ладонью и тихо заметил:

— Ты хочешь, чтобы весь замок слышал нас, Фиона? Но Фиона тотчас впилась зубами ему в руку. На сей раз он вышел из себя и слегка шлепнул ее по щеке. Синие глаза потемнели от ярости, и она наконец утихомирилась. Этот медведь в два счета свернет ей шею, и тогда король уж точно не дождется помощи.

— Я же сказал, Фиона моя, не кричи, — мягко упрекнул он немного погодя. — Послушай, милая, я не хочу причинить тебе ни зла, ни боли. Видишь, какой я большой? Не играй с огнем, девочка. Прекрати эту бессмысленную борьбу и позволь мне любить тебя. Я подарю тебе неслыханное наслаждение.

Он развернул ее спиной к себе, привлек к своему напряженному телу и, откинув густую гриву волос, осыпал поцелуями шею. Исходившее от темных прядей благоухание возбудило его еще сильнее. Руки Колина метались по ее обнаженной спине, лаская нежную кожу. Наконец пальцы дерзко проникли в нее и мгновенно нашли влажный, налившийся желанием бугорок, средоточие ее женственности.

Фиона не могла отвести глаз от зеркала, завороженная необычайным, неприличным, но безумно волнующим зрелищем. Ее голова бессильно откинулась ему на плечо, из груди вырвался то ли стон, то ли всхлип. Его беснующаяся плоть вжалась между ягодицами Фионы, и, вращая бедрами, Колин притиснулся к ней пылающими чреслами.

— Теперь ты принадлежишь мне, сладкая моя, — прохрипел он.

— Никогда, — умудрилась выдавить Фиона. — Никогда я не буду принадлежать ни одному мужчине. Ни тебе, ни Гордону. Никому!

Тихо смеясь, он снова поцеловал ее.

— Ненавижу тебя! — выкрикнула она.

Но Колин снова повернул ее к себе лицом и, стиснув ей ягодицы, насадил на свое нетерпеливо подрагивающее орудие любви. И, к изумлению Фионы, встал боком, так, чтобы она могла видеть, как он попеременно то погружается в нее, то выходит наружу. Ощущение было невыносимо острым, почти болезненным. Он заполнил ее до такой степени, что, казалось, вот-вот разорвет. Однако Колин не спешил. Войдя в нее, он наклонился, чтобы осыпать ее легкими поцелуями, и прошептал, что обожает свою маленькую женушку. Постепенно Фиона расслабилась и забыла о боли.

Колин Макдоналд знал, как подарить женщине наслаждение, и, невзирая на сопротивление Фионы, вознес ее к вершинам блаженства. Растеряв всю решимость оставаться равнодушной, она ответила ему. Его стальная плоть проникала все глубже и глубже, с неумолимостью кинжала, входившего в ножны. Она словно таяла в его объятиях. Резкие выпады становились все более частыми. Веки Фионы отяжелели, но она продолжала смотреть на отражение двух слившихся фигур. Не будь эта сцена столь интригующей, она непременно лишилась бы чувств при виде яростной любовной битвы.

Фиона прильнула к нему, стискивая ногами его торс и обвив руками могучую шею. Дождавшись, когда она забьется в конвульсиях экстаза, он вышел из нее, все еще жаждая удовлетворения, и, подтащив к зеркалу маленький столик, заставил Фиону нагнуться и упереться руками в столешницу. Потом, сжав стройные бедра женщины, медленно вошел в ее бархатистые глубины. Она подчинилась упоительно нараставшему ритму. И, словно отделившись от собственного тела, безучастно наблюдала за заманчиво-притягательной картиной, изображавшей любовников в таинственно мерцающем стекле. По жилам разливалось сладко-горькое пламя, и она вздрогнула, когда его любовная лава наполнила до краев чашу ее страсти.