Недостойные знатные дамы - Бенцони Жюльетта

Мари, надо сказать, давно мечтала стать вдовой: она плохо ладила с супругом, который слишком часто пребывал в дурном настроении. При этом он был всего лишь на пять-шесть лет старше Филиппа, а в те беспокойные времена никто не смог бы точно сказать, кто из них двоих первым отойдет в лучший мир. Разумеется, прекрасной мадам Байе очень хотелось беспрепятственно предаваться своей страсти, однако она прекрасно знала, что правосудие беспощадно к женщинам, желавшим ускорить кончину своих супругов.

Тем временем положение становилось все более напряженным. Однажды вечером, когда все общество собралось в салоне мадам де Виньи для игры в карты, Байе, игравший вместе с женой в фараон, внезапно разгневался на Мари и назвал ее непроходимой дурой. Гости с трудом сумели помешать Филиппу вцепиться сопернику в глотку.

Председателя суда вывели из-за карточного стола, но многие отчетливо слышали, как тот процедил сквозь зубы:

– Неужели никто не избавит меня от этого сморчка? Неужели этот Байе будет жить вечно?

Его уговорили замолчать, успокоили, однако никто не предложил оказать ему услугу, о которой он столь недвусмысленно и цинично просил. Через несколько дней Жиру повторил свой вопрос в коридорах Дворца правосудия, но все напрасно: результата не последовало. Из всеобщего молчания он сделал вывод, что никто не намеревается ему помогать, и снова придется все делать одному – или почти одному…

Вечером 8 сентября 1638 года президент Байе, несмотря на напряженные отношения, отправился к кузену жены. Впрочем, визит был отнюдь не дружеский, а деловой: утром Жиру должен был ехать в Ренн, где слушалось дело, интересовавшее их обоих.

В кромешной тьме Байе в сопровождении своего слуги Франсуа Нежо прибыл к роскошному дому председателя суда. Было холодно и сыро: в начале осени такая погода редка. Всю дорогу Байе ворчал и проклинал погоду, свой ревматизм и злосчастный процесс. Он недолюбливал Филиппа Жиру, и только дело чрезвычайной важности заставило его отправиться к нему в такой поздний час. Приветливая служанка по имени Одинель открыла дверь, ведущую в просторный, хорошо освещенный вестибюль, обставленный дорогой мебелью.

– Где ваш хозяин? – недовольно спросил Байе.

– Он здесь, – с поклоном ответила девушка. – Хозяин ждет господина президента у себя в кабинете. А ваш слуга пока может пройти на кухню и подкрепиться.

Дверь за гостями закрылась, и с тех пор никто больше не видел ни Байе, ни его слуги, хотя официально об их исчезновении было объявлено только спустя несколько месяцев.

На следующее утро Филипп Жиру, как и было договорено, отправился в Ренн. Но, к всеобщему удивлению, по дороге он заехал к Мари Байе, она села к нему в экипаж и как ни в чем не бывало проехала вместе с ним не меньше двадцати лье. Кучер Жиру потом рассказывал, что всю дорогу президентша и ее кузен вели приглушенную, но весьма оживленную беседу. Когда показался Авалон, Мари Байе приказала завести ее к родственнице, у которой она собиралсь погостить.

Вернувшись через три дня в Дижон, президентша зажила по-прежнему, нисколько не тревожась из-за отсутствия супруга. Она говорила всем, что ее муж отправился в длительное путешествие, связанное с делами.

Но прошло два месяца, а Пьер Байе не появлялся. Его друзья забеспокоились: они не могли понять, что случилось с дражайшим председателем.

– Мой муж никогда не посвящает меня в свои дела, – отвечала Мари на все вопросы, кокетливо помахивая веером. – Может быть, он застрял где-нибудь на охоте… Не вижу в этом никакой беды! Даже когда он был здесь, меня мало интересовало, чем он занимается, тем более я не собираюсь беспокоиться о нем сейчас.

Надо сказать, кое у кого столь прискорбное легкомыслие и беспечность породили некоторые подозрения…

Теперь Филипп Жиру ежедневно приходил в дом на улице Фокон, принадлежавший семейству Байе. Мари вела себя так, словно супруг ее исчез навеки. Филипп теперь жил с ней открыто, на глазах у всех.

Подобное положение вещей не могло не вызвать толков. В декабре стали поговаривать, что президент Байе был убит при таинственных обстоятельствах – действительно, более трех месяцев никто не имел о нем никаких известий. Слухи ползли, ширились, выплеснулись из города и докатились до Парижа. Приблизительно в то же время туда прибыли обеспокоенные чиновники из Дижона, и история эта достигла ушей принца Конде – тогдашнего правителя Бургундии.