Чужой - Бенцони Жюльетта

Побывав во время Террора в руках банды Адриана Амеля и едва пережив этот ужас, Анн-Мари около года скрывалась ото всех в Тринадцати Ветрах. Но когда у нее наконец отросли волосы – более красивые и пышные, чем прежде, убеленные сединой, несколько смягчившей черты ее лица, – Анн-Мари захотела вернуться в свой красивый домик в Сен-Васте, скрытый за живой изгородью из тамаринда, расцветающей каждой весной камелиями и примулами. Гийому, конечно, хотелось, чтобы она задержалась подольше. Из чистого эгоизма: он знал, что ей больше нечего бояться, что, наоборот, все добрые люди прониклись к Анн-Мари еще большим уважением и признательностью, чем прежде. Но он добился только разрешения самому сопровождать ее, что и сделал с большой помпой, доставив повитуху домой в лучшей карете, в которую запряг самых ретивых лошадок да еще посадил на место кучера Проспера Дагэ в парадном камзоле. Встретили Анн-Мари цветами и овациями, а соседи по улице Помье устроили в ее честь званый обед.

С тех пор Анн-Мари мало-помалу вернулась к своей привычной работе. Вместе с ней, конечно же, вернулись домой и ее осел Сэнфуэн и небольшая повозка, в которой ей легче было передвигаться. Все же доктор Аннеброн не забывал об Анн-Мари и, проезжая мимо, всегда заглядывал на огонек поболтать и пригубить яблочной водки, предназначенной специально для дорогих друзей.

Возвращаясь с кладбища в этот День поминовения усопших, мадемуазель Леусуа никак не ожидала увидеть возле своего дома столько народу, все говорили и жестикулировали одновременно, столпившись вокруг отца и сына Каласов и их товарищей, держащих на руках, как реликвию, неподвижные, почти бездыханные тела двух мальчуганов. Анн-Мари тут же признала Адама и радостно воскликнула:

– Вы его нашли! Пресвятая Дева Мария! Какое счастье!

– Мы их нашли, – поправил старушку Жан Калас. – Не знаю, каким образом они там очутились, но мы подобрали их обоих на одном из Плоских Камней. И поспели как раз вовремя, вода прибывала... И не говорите, что не знаете этого второго, – добавил он, приоткрывая лицо закутанного в одеяла Артура.

Старая мадемуазель быстро перекрестилась, затем дрожащей рукой убрала с лица мокрые прилипшие волосы мальчика.

– Господи Боже! – прошептала она взволнованно. – Возможно ли, что времена возвращаются назад? Я его еще не видела, но, клянусь, узнала бы и в толпе!

Прикосновение руки Анн-Мари к лицу мальчика чудесным образом подействовало на него. Артур открыл глаза, и она сразу увидела, что мальчик кое в чем все же отличается от отца. Этими глазами она восхищалась много лет назад, и принадлежали они самой красивой женщине, которую она когда-либо видела.

– Кто вы? – спросил Артур.

– Друг, не беспокойся, малыш! Сейчас займусь твоей раной. Несите мальчиков ко мне!

Детей уложили рядом на широкую кровать под ситцевым балдахином, мадемуазель Леусуа осмотрела их и сразу определила, что Адам страдает только от голода, жажды и усталости, а положение его сводного брата гораздо серьезнее. Несмотря на то, что у мальчика наступило прояснение в сознании, у него продолжала подниматься температура. Обеспокоенная Анн-Мари перенесла спящего как сурок Адама – он съел две большие пиалы хлеба, замоченного в молоке с медом, и тут же уснул – на раскладную кровать, на которую она раньше укладывала больных, если лечила их у себя дома. Мальчик даже не проснулся. Затем старушка села у изголовья кровати, взяла пылающую руку Артура в свою, спрашивая себя, сколько еще ждать доктора. За ним давно послали, хорошо бы он был дома.

Как бы ни были мучительны и тревожны эти минуты у постели тяжелобольного ребенка, Анн-Мари не сожалела, что осталась одна. Артур бредил, она прислушивалась к его словам. Мальчик помимо воли, в бреду, дал ей ключи к своей душе, она поняла причины его злобного бунта, за которым скрывались глубокая жажда любви и детская ревность. Мари-Дус, конечно же, любила своего сына, но также видела и обожала в нем Гийома. Часто, слишком часто с любовью и восхищением говорила мальчику об отце, навязывала сыну, любившему только мать, образ далекого отца, и мальчик заочно его возненавидел.

Поэтому, когда Тремэн вихрем ворвался в ее дом, всего несколькими минутами позже доктора Аннеброна, Анн-Мари предельно резко заявила, что оставит мальчика у себя, пока он полностью не выздоровеет.

Тремэн тут же воспротивился: