Гори, венчальная свеча - Арсеньева Елена

– А он? Он-то хорош с вами? – участливо вопросила Лиза.

– Аллах кереметли! – усмехнулся Баграм. – Бог милостив! Я поддерживаю его уверенность в том, что зеркало, кубик и сабля, найденные в зыбунах под Аккерманом, принадлежали самому Джамшиду или какому-нибудь ужасному ифриту, и не устаю любоваться этими поистине диковинными предметами, несмотря на неудовольствие Гюрда, который трясется над ними, как нянька над дитем. Я всегда готов дать совет дивану. Я лечу самого султана, весь его гарем и всех воинов. Со мною все почтительны, даже Гюрд…

– Гюрд? – повторила Лиза, удивленная, что, когда Баграм произносит это злое, короткое, как свист ятагана, имя, в голосе его звенит отголосок страха. – Кто же он?

– О Рюкийе… – тяжело вздохнул Баграм. – Гюрд, по кличке Беязь, что значит «белый», – имельдеш[71] Сеид-Гирея, чорбаджи-баши[72] и хранитель священных предметов Джамшида. Говорят, волшебная сабля слушается только его. И чего бы я только не дал, чтобы тебе не встретиться с ним никогда!

Трудно поверить, что Сеид-Гирей так ни о чем и не проведал. Гюлизар-ханым и эфенди Баграм молчали, будто воды в рот набрав, и Сеид-Гирей знал только то, что знал: сколопендра укусила Рюкийе, но Эбанай ее излечил. Сеид-Гирей дотошно выспросил Рюкийе о боли и страхе, которые она испытала, а потом неистово овладел ею. Лиза, распятая его сухим, жарким, сильным телом, думала, что ее любовник был бы еще более пылок – как адский пламень! – когда б узнал о том ужасе, которого натерпелась Рюкийе в потайном ходе. Однако рассказать ему об этом было все равно что самой себе затянуть на шее удавку.

Жизнь Рюкийе была жизнью затворницы. Встречаться с другими невольницами Лизе запретил Сеид-Гирей, да и сама она этого не желала, а встречи с Чечек просто побаивалась. Жаль было, однако, что по этой причине она не могла выходить к водоему: началась ужасная жара, и гаремницы не вылезали из воды. До Лизы то и дело доносились веселый визг и плеск, а она изнемогала от духоты и зависти. В конце концов они вместе с Баграмом, который старался проводить у нее все свободное от служения в диване время, упросили Гюлизар-ханым устроить в комнатушке, смежной с Лизиной опочивальней, нечто вроде холодной мыльни. Комнатушка была чуть просторнее кенефа[73], освещалась лишь незарешеченным оконцем почти под самым потолком; однако в ней разместились два чана: полный прохладной воды и пустой. И вот теперь Лиза, когда зной слишком уж томил ее, то и дело пробиралась в свой хамам и вволю обливалась там холодною водою. Комнатушка имела две двери: одна, всегда запертая, вела в общую залу и опочивальню Чечек, а другая – в Лизин покой.

Как-то раз с утра парило сильнее обыкновенного. Лиза, которой уже вовсе непереносимо сделалось сидеть в новом розовом платье с корсетом на китовом усе и слушать отдаленный женский хохот и манящий звон воды в мраморном бассейне, наконец не выдержала. Теперь было время дивана, ожидать Сеид-Гирея скоро не приходилось. Гюлизар-ханым отлучилась за каким-то делом, на всякий случай заперев опочивальню снаружи. Последнее время Лиза наловчилась сама управляться с крючками и завязками своих платьев, а в этом и вовсе шнуровка была на лифе спереди, так что она проворно разделась, мгновение любовалась в зеркале своим порозовевшим, налитым, приятно округлившимся телом – на левой груди, словно роза, цвел поцелуй Сеид-Гирея – и прошла в мыльню.

Она долго блаженствовала, сначала вылив на себя воду из одного чана, а потом забралась в опустевший и снова медленно поливала себя из глиняного обожженного ковшика. Намывшись, вспомнила, что позабыла прихватить мягонькую льняную простынку, которой было так приятно осушить мокрое тело. Вылезла из чана и босиком прошлепала к двери, ведущей в опочивальню. Толкнула и обнаружила, что дверь заперта.

Лиза удивилась, но потом подумала, что Гюлизар-ханым нечаянно опустила засов. Хотя нет, он такой тяжеленный, что нечаянно его никак не опустишь! Может быть, служанка пришла подмести пол да и заперла дверь в мыльню? Но она не могла не услышать плеск воды. Появился неожиданно Сеид-Гирей и, не найдя Рюкийе терпеливо ждущей, разгневался и запер ее? Нет, вряд ли. Такое уже как-то случилось, и Сеид-Гирей пришел в неистовство. Но в неистовство совсем иного рода: увидав купающуюся Рюкийе, он сорвал с себя одежды и бросился к ней в чан, едва не утопив ее и в то же время едва не задушив в объятиях, да и сам нахлебался воды до кашля.

Лиза зябко повела плечами. Значит, кто-то запер ее нарочно. Кто и зачем? Озноб усилился при мысли о Чечек… Но как ей пробраться в покои Рюкийе? Впрочем, если даже и впрямь Чечек напакостила, ну что за беда посидеть несколько минут в мыльне? Услышит тяжелую поступь Гюлизар-ханым за дверью, окликнет ее, вот и вся недолга.

Лиза рассеянно огляделась и вдруг увидела, что на низеньком табурете в углу стоит медный саган[74], которого явно не было, когда она пришла в мыльню. Точно, не было. На этой лавке тогда стоял ковшик. Выходило, пока Лиза самозабвенно плескалась, кто-то тихонько проник из ее покоев в мыльню, принес саган, поставил его и так же тихо ушел, заперев за собою дверь. «Бессмыслица какая-то», – подумала Лиза сердито, подняла крышку с таза и тут же, испустив страшный крик, выронила ее. Крышка обрушилась на край сагана, свалив его на пол, а Лиза с новым воплем ринулась к двери, стуча, тряся ее, но напрасно…

На миг показалось, что все это лишь наваждение, но нет. Медный саган валялся на полу, а из него один за другим выползали похожие на раков светло-желтые существа с небольшими клешнями и длинными коленчатыми хвостами.

Скорпионы!

Не далее как вчера Баграм, остерегая Лизу от прогулок в саду, рассказывал ей о скорпионах, ибо в мае – июне у этих существ происходят брачные игрища, от коих они сатанеют; укус их в эту пору может быть болезнен и ядовит почти как укус змеи.

– Помогите! Спасите меня!

И не сразу поняла, что кричит по-русски, позабыв от страха все татарские слова. Может быть, потому никто и не спешит на помощь?!

Наверное, следовало бы искать спасения в чане с водою, но она не знала, а вдруг эти твари умеют плавать? К тому же с того места, где стояла Лиза, до него было не добраться, не ступив на трех скорпионов, угрожающе настороживших хвосты, которые оканчивались ядовитыми жалами. Похоже, они чуяли страх жертвы, и он только раззадоривал их, потому что полукольцо вокруг нее сжималось все теснее.

Внезапно в мыльне сделалось почти темно. Лиза вскинула голову и увидела, что с той стороны в узкое окошко пытается пробраться какой-то человек.