Марианна и неизвестный из Тосканы - Бенцони Жюльетта

Марианна вымученно улыбнулась. Наступил самый трудный момент. Она решила без малейших уверток идти навстречу опасности, даже не надеясь на содействие воспоминаний, таких дорогих, что монсеньор де Шазей не преминет в них погрузиться.

— Не пытайтесь, дорогой крестный, вы не смогли бы понять. Какой была моя жизнь с того момента, как мы расстались, ни вы, ни кто-нибудь другой не смог бы себе представить. Откровенно говоря, иногда я спрашиваю себя: не было ли все, что я пережила, просто наваждением или чьей-то историей, которую мне рассказали?

— Что ты хочешь сказать? — спросил кардинал, придвигая свое кресло поближе к Марианне. — Я не имел никаких сообщений из Англии после твоей свадьбы.

— Тогда… вы ничего не знаете… абсолютно ничего?

— Да нет же, уверяю тебя. Прежде всего скажи, где твой муж?

— Нет, — живо прервала его Марианна, — Прошу вас, позвольте мне рассказать… по — своему, как я смогу. Это так трудно.

— Трудно? Я считал, что тебе никогда не придется столкнуться с трудностями.

— Пожалуйста, не прерывайте меня. Вы сейчас поймете, что я хочу сказать. Крестный… особняк д'Ассельна принадлежит мне. Его подарил мне император. Я… та самая певица из Оперы, о которой вы недавно упоминали.

— Как?

Пораженный неожиданностью, кардинал встал. С его некрасивого лица внезапно исчезли следы оживления, даже жизни. Оно превратилось в серую каменную маску без всякого выражения. Но, несмотря на нанесенный ему удар, Марианна почувствовала облегчение. Самое трудное сказано.

Кардинал молча направился к углу комнаты, на обитой красным бархатом подставке покоилось распятие из слоновой кости, и постоял некоторое время перед ним, не преклоняя колени и, видимо, не обращаясь с молитвой к Всевышнему, но, когда он повернулся и снова подошел к Марианне, лицо его приобрело естественный цвет. Он занял свое место в кресле и, возможно, чтобы не видеть крестницу, придвинулся к огню, протянул к нему бледные руки.

— Рассказывай, — сказал он тихо. — Я буду слушать до конца, не прерывая.

Тогда Марианна начала долгое повествование…

Появление бесстрастного слуги с кофе в сопровождении явно сгорающего от любопытства аббата Бишета точно совпало с последними словами Марианны. Верный своему обещанию, кардинал за все время не проронил ни слова, хотя и неоднократно привставал в кресле. Теперь он с признательностью смотрел на поднос с кофе, видя в нем желанную развязку после долгого напряжения.

— Оставьте это, Бишет, — сказал он аббату, который хотел наполнить чашки, безусловно, чтобы дольше задержаться. — Мы сами поухаживаем за собой.

Разочарованный аббат покорно исчез. Теперь Готье де Шазей обратился к Марианне:

— Как давно ты не готовила мне ни чаю, ни кофе.

Надеюсь, ты не разучилась?

С глазами, внезапно наполнившимися слезами при этом замечании, которое сразу вернуло ей детство и ее место в лоне семьи, она направилась к маленькому столику, сняла и бросила в угол перчатки и стала готовить ароматный напиток. Уделив все внимание тому, что она делала, она не смотрела на крестного. Оба хранили молчание. Только подавая ему чашку, она осмелилась спросить:

— Вы… не очень строго осуждаете меня?

— Я не считаю себя вправе сделать это. Мне не нравились ни та свадьба, ни лорд Кранмер… и я уехал. Теперь я вижу, что мне следовало остаться и позаботиться о тебе, вместо того чтобы покинуть тебя. Но… Бог, видимо, не хотел этого, раз всего несколько минут не хватило нам, чтобы встретиться на набережной в Плимуте и все изменить. У тебя не было выбора. Ты должна была следовать велению судьбы, и в том, что произошло, есть доля и моей вины… Нет, в самом деле, я не имею права на малейший упрек в твой адрес, ибо это значило бы упрекнуть тебя за то, что ты уцелела!

— Тогда помогите мне, крестный, избавьте меня от Франсиса Кранмера!

— Избавить? Каким же образом я сделаю это?

— Лорд Кранмер никогда не прикасался ко мне. Мое супружество фиктивное, а супруг — недостойный. Добейтесь у святого отца, чтобы он расторг мой брак, чтобы этот человек не имел больше никаких прав на меня… Пусть я снова стану сама собой и забуду о существовании лорда Кранмера.

— А он сможет так легко забыть о тебе?.

— Это не будет иметь никакого значения с момента, когда разорвутся узы, еще связывающие меня с ним. Освободите меня, крестный! Я хочу снова стать Марианной д'Ассельна!

Отзвук последних слов еще долго витал в комнате. Кардинал молча допил кофе, поставил чашку, затем погрузился в созерцание своих переплетенных пальцев. Обеспокоенная Марианна не прерывала его размышления, с большим трудом сдерживая терзавшее ее сердце нетерпение. Почему он колеблется дать ей ответ? Что взвешивает он в глубине этого молчания?