Царица Пальмиры - Смолл Бертрис

— 0 — о-о-х!

Зенобия тихонько вскрикнула от удовольствия, а он улыбнулся. Она задумала поиграть с ним в эту возбуждающую игру, ну что ж, он кончит делать массаж, и она будет не в состоянии контролировать пламя, бушующее внутри ее.

Закончив массаж ягодиц, он начал втирать ароматный крем в кожу ног, а затем стал массировать руки. Делая это, он в то же время покрывал дразнящими поцелуями ее шею, отведя предварительно в сторону длинные черные волосы. С большим удовлетворением он заметил, что она вздрагивает под его прикосновениями.

— Марк!

Ее голос был каким-то напряженным.

— Да, любимая? — спросил он без малейшего волнения.

— Думаю, пора закончить.

«Конечно же, пора остановиться», — думала она в неистовстве. Все ее тело горело и жаждало ласк.

— Уже? — спросил он невинно и, просунув руки коснулся ее дивных грудей. Дразнящими движениями он пощипывал соски, и вздох удивления доставил ему большое наслаждение. Он накрыл ее своим телом, и его тяжесть вдавила ее в матрас. Он прошептал ей на ухо:

— Моя возлюбленная богиня, уж не собираешься ли ты довести меня до сумасшествия? Ты уже достигла цели! Она содрогалась, пламя желания бушевало в ней.

— Марк!

Он услышал ее мольбу и поднялся, чтобы перевернуть ее на спину. Ее прекрасные груди приподнимались и опадали в быстром ритме. Его темно-каштановая голова опустилась, чтобы захватить в плен ее дерзкий сосок. Он стал ласкать его языком круговыми движениями, пока она не застонала низким голосом, который одновременно выражал и наслаждение, и разочарование. Он поднял голову и припал к другому соску, в то время как его рука мяла грудь, которую он только что оставил. Груди Зенобии сделались чрезвычайно чувствительными с тех пор, как она перестала кормить Мавию и передала эту заботу кормилице.

«Он собирается свести меня с ума», — думала Зенобия. Вытянув руку, она схватила его за густые волосы и оттянула от своей груди.

— Поцелуй меня! — яростно требовала она. На мгновение он тихонько засмеялся, а потом его губы неистово набросились на ее губы, и его язык заполнил ее рот, искусно ведя бой с ее языком, который не хотел подчиняться и боролся с не меньшей ловкостью, вливая в его жаркие чресла быстрый жидкий огонь.

Она с озорством укусила его, и он нежно побранил ее. Она засмеялась и, сделав провоцирующее движение, прошептала:

— Давай, мой дорогой! Давай!

— Нет! — ответил он.

Может быть, она и царица Пальмиры, но пока она лежит в его объятиях, господином останется он!

— Не сейчас, любимая! Ты слишком нетерпелива.

— Да, и сейчас же!

Она приподнялась вверх, навстречу ему.

— Нет! Есть еще другие удовольствия, которые следует смаковать, моя красавица!

Прежде чем она успела остановить его, он сдвинулся вниз и просунул голову между ее бедер. Его пальцы раздвинули в стороны податливую плоть, и его губы нашли бутон ее женственности.

Зенобия начала задыхаться от неистовства. Муж никогда не делал этого! Каким же наслаждениям он дал выход! Они быстро следовали одно за другим взрывами невероятного экстаза, который чуть не довел ее до обморока. Поняв, что она теряет рассудок, он остановился и снова накрыл ее своим телом, шепча нежные слова любви и глубоко погружаясь в ее пылающую плоть, чтобы утешить и ободрить. Ее руки обвились вокруг его шеи, и она крепко прижалась к нему. Грудью она ощущала мягкий пух, которым была покрыта его грудь.

Вместе они нашли ритм и поднялись на свой собственный Олимп. Они поднимались все выше и выше и наконец нашли рай, который был гораздо слаще рая простых богов. Они слились в этом невероятном взрыве мгновенного бессмертия, прежде чем снова спустились в мир людей. Когда они много позже проснулись в объятиях друг друга, ни один из них не помнил о возвращении.

Зенобия, разум которой внезапно прояснился, слышала удары его сердца.

— Ты уже проснулся? — нежно прошептала она.

— Нет, это невозможно, потому что если я проснулся, значит, я в раю, — ответил он.

— Я люблю тебя, — произнесла она.

— Нет, — сказал он в ответ. — Это я люблю тебя! Приподнявшись на локте, она пристально посмотрела на его лицо, словно высеченное из камня.

— Я помню, как в ту нашу первую ночь думала, что ты — тот, кого я ждала всю жизнь, и я не могла понять этого. Как же я могла любить моего Ястреба и все же так быстро влюбиться в тебя? Я и до сих пор не понимаю этого, — сказала она.

— Разве не твой отец устроил твое замужество?

— Да.

— Значит, от тебя ждали, что ты выйдешь замуж за Одената, и точка, раз дело касалось твоей семьи. Скажи, если я не прав. Он — первый мужчина, который вошел в твою жизнь, за исключением отца и братьев. Он — первый мужчина, который любил тебя. Он был умен, чувствителен и нежен. Он обожал тебя и предпочитал всем остальным женщинам, даже отказался ради тебя от своей наложницы. Разве это не так?

— Да.

— Так как же могла чувствительная женщина не ответить ему взаимностью? Знала ли ты, что такое любовь, любимая? И понимаешь ли ты это теперь?

— Моя любовь к Ястребу была детской любовью, — медленно произнесла она. — Точно такой же, какую я испытывала к отцу и братьям. Он разбудил мое тело, это правда; но я никогда не чувствовала к нему того, что чувствую к тебе. Однако это тоже смущает меня. Я помню., что на протяжении всей моей жизни моя мать до самой своей смерти постоянно рассказывала мне о том, как они встретились с моим отцом и мгновенно влюбились друг в друга, они поняли, что им суждено быть вместе. Она не колебалась, выходить ли ей за него замуж или нет, хотя его жизнь, жизнь бедавийского вождя, очень отличалась от ее жизни богатой александрийки.

Она нежно отвела с его лба взъерошенный локон каштановых волос. Взяв ее руку, он поцеловал ее, а потом прижал к своему сердцу.

— Нашу первую встречу едва ли можно назвать любовью с первого взгляда, — продолжала она. — О да, Марк, я хорошо помню это, хотя до сих пор никогда не говорила об этом! Мы встретились на рассвете на дороге в пустыне, и я была безжалостно груба с тобой. О, мой дорогой, страдания, связанные со смертью моей матери, все еще живут во мне, они здесь, близко.

Слезы брызнули из ее глаз, когда она вспомнила то ужасное утро, когда римские наемники жестоко набросились на ее красавицу-мать, изнасиловали и убили ее.

Он заключил ее в объятия.

— Не надо, любимая, — убеждал он.

— По-настоящему я ни разу не говорила об этом с того самого дня, Марк. Я рассказала отцу о том, что случилось, а после этого попыталась выбросить эти видения из головы. Но я так никогда и не смогла ничего забыть. Они воспользовались ее телом, и потом перерезали ей горло. Возможно, они оказали ей благодеяние. Не думаю, что она смогла бы потом жить с этим стыдом. Голубоглазые римляне! Это были голубоглазые римляне! Когда мы с тобой встретились, ненависть все еще кипела в моем сердце.