Пленить сердце горца - Монинг Карен Мари

Как он отреагирует, если она перестанет пытаться быть корректной и сдержанной?

И Джиллиан сделала глубокий вдох.

— Почему ты все время следил за мной? Почему уехал из Кейтнесса и все равно преследовал меня все это время? — спросила она с большей пылкостью, чем намеревалась, и ее слова эхом отразились от каменных стен.

Гримм не сводил глаз с полированного олова кубка, сжатого в его ладонях.

— Я должен был убедиться в том, что с тобой все хорошо, Джиллиан, — спокойно ответил он. — Ты уже целовалась с Куином?

— Ты никогда и словом не обмолвился со мной! Просто появлялся и смотрел на меня, а когда я оборачивалась, тебя уже не было.

— Я дал клятву оберегать тебя от беды, Джиллиан. Нет ничего странного в том, что я должен был присматривать за тобой, когда ты была рядом. Ты уже целовалась с Куином? — снова повторил он свой вопрос.

— Оберегать от беды? — в изумлении воскликнула она, резко повышая голос. — Тебе не удалось уберечь меня от беды! Да ты сам причинил мне больше боли, чем кто-либо другой за всю мою жизнь!

— Ты уже целовалась с Куином! — взревел Гримм.

— Нет! Я еще не целовалась с Куином! — крикнула она в ответ. — Это все, что тебя беспокоит? Тебя совершенно не интересует то, что ты причинил мне боль!

Кубок зазвенел по полу, когда Гримм вскочил на ноги, и его кулаки обрушились на стол с необузданной яростью. Полетели во все стороны доски для резки, похлебка с мясом ливнем полилась по комнате, куски лепешек отскакивали от очага; канделябр с треском врезался в стену и застрял между камнями, как расщепленная кость, мыльно-белые свечи дождем посыпались на пол. Буйство не прекращалось до тех пор, пока стол между ними не оказался чист. Когда Гримм остановился, тяжело дыша и держась руками за края стола, глаза его лихорадочно блестели. Джиллиан уставилась на него, ошеломленная увиденным.

Раздался яростный рев, и его кулаки с грохотом опустились на центр шестидюймового стола из цельного дуба, и рука Джиллиан подскочила ко рту, чтобы подавить вскрик, когда длинный стол раскололся посредине. Голубые глаза Гримма горели ослепительным светом, и она могла бы поклясться, что весь он стал больше, шире и опаснее. Она определенно добилась реакции, к которой стремилась, и даже больше!

— Я знаю, что мне не удалось уберечь тебя! — взревел он. — Знаю, что причинил тебе боль! Ты думаешь, мне легко жить, зная это?

Стол между ними затрещал и вздрогнул в попытке устоять, но опасно накренился. Затем с протяжным скрипом он просел, и столешница с грохотом рухнула на пол.

Джиллиан заморгала, обозревая обломки и все, что осталось от их трапезы. Не желая больше провоцировать его, она встала, ошарашенная силой его реакции. Он знал, что причинил ей боль? И она настолько небезразлична ему, что он мог так разозлиться всего лишь от воспоминания?

— Тогда почему ты вернулся? — прошептала она. — Ты мог бы ослушаться моего отца.

— Я должен был убедиться, что с тобой все в порядке, Джиллиан, — донесся до нее его шепот.

— Со мной все в порядке, Гримм, — произнесла она, тщательно выговаривая слова. — Это означает, что теперь ты можешь уйти, — вопреки тому, что чувствовала, добавила она.

Ее слова не вызвали в нем никакой реакции.

Как мог человек стоять так неподвижно, словно превращенный в камень чьим-то злым проклятьем? Незаметно было даже, как вздымается его грудь. Даже дующий из высокого окна ветерок не ерошил его волосы. Ничто не может тронуть этого человека!

Бог свидетель, ей это никогда не удавалось. Неужели она этого до сих пор не поняла? Она никогда не могла добраться до настоящего Гримма, того, какого узнала в то первое лето. Почему она так упорно верила, что что-то могло измениться? Потому что стала взрослой женщиной?

Потому, что у нее налились груди и заблестели волосы, и она подумала, что могла бы сыграть на мужской слабости к женскому полу? И, если он так чертовски безразличен к ней, почему она вообще хочет его?

Но Джиллиан знала ответ, даже если и не понимала причин. Когда она была маленькой девочкой и запрокидывала головку, чтобы увидеть лицо необузданного мальчишки, возвышавшегося над ней, ее сердце открывалось ему навстречу. В детской груди таилось какое-то древнее знание, и, в каких бы отвратительных вещах ни обвиняли Гримма, она чувствовала, что может доверить ему свою жизнь. Знала, что он должен принадлежать ей.

— Почему бы тебе просто не посодействовать мне?