Власть без славы - Холт Виктория

Однако жители Севера были настроены решительно. Не успел Аске вернуться в Йорк, как вспыхнуло новое восстание, которое возглавил сэр Фрэнсис Бигод. Король во главе своей армии двинулся на Север, и на этот раз у мятежников не было шансов на спасение – королевские войска легко подавили сопротивление восставших, зачинщики были схвачены и повешены на улицах мятежных городов, Роберта Аске отправили в Лондон, но не к королю, а в Тауэр.

С мирными переговорами было покончено – отец собирался показать этим строптивым северянам, кто их настоящий хозяин.

Роберта Аске из Тауэра переправили обратно в Йорк и повесили на главной площади. Тело его, закованное в цепи, долго еще висело на столбе, отданное на растерзание воронью, как устрашающий пример тем, кто дерзнет противиться воле короля.

«Паломничество» прекратило свое существование, а народ, по мнению короля, получил хороший урок на будущее.

* * *

Для меня наступили тревожные дни: любой взрыв недовольства в стране мог угрожать и моей жизни, так как по-прежнему в воздухе витала идея о низложении короля и возведении меня на престол.

Я стремилась к тому же, но не собиралась приходить к власти с помощью насилия. Все должно было произойти естественным путем. Мне исполнился только двадцать один год – время работало на меня. В глубине души я не сомневалась, что стану королевой Англии, и первое, что сделаю, – это восстановлю отношения с Римом.

Но пока еще я не была к этому готова. Я была слишком неопытна, слишком долго жила изолированно – вдали от королевского двора. Предстояло еще многому научиться, укрепиться в вере, стать такой же твердой, какой была моя мать. И когда религия займет главное место в моей жизни, тогда с чистой совестью я смогу выполнить свое высокое предназначение – вернуть Англию в лоно истинной, римско-католической церкви.

Наблюдая за тем, как ухудшается здоровье отца, я испытывала сложные чувства. Невероятно, но после всего, что он сделал, я продолжала любить его. Ненавидеть его было невозможно, хотя его поступки, безусловно, вызывали ненависть. Но в нем была какая-то харизматическая сила, заставлявшая даже тех, кому он причинил много зла, оставаться ему верными по гроб жизни.

Разгромив «Паломников», король пребывал в блаженном ожидании наследника.

Меня же раздирали противоречия. Я очень привязалась к Джейн. Однажды она поделилась со мной своими опасениями – что с ней будет, если родится девочка. Мне страшно было подумать, что Джейн, кроткую, беззащитную Джейн, может постичь участь ее предшественниц. Но если родится мальчик… Вот тогда Джейн станет полноправной, любимой королевой.

А в каком положении окажусь я? Я действительно всей душой желала ей счастья, но что будет с моими планами, если родится мальчик?!

Корона нужна была мне постольку, поскольку дала бы возможность вернуть страну в лоно истинной церкви, исполнить волю Божию.

Сейчас, спустя много лет, я понимаю, почему впоследствии поступала так, а не иначе. Слишком долго я жила сознанием, что катастрофа может наступить в любой момент, – сегодня я есть, а завтра меня может не быть. Жизнь сама по себе ничего не стоила – важна была цель, к которой я стремилась. Или это я ищу себе оправдание? Возможно. Но разве условия, в которых с детства складывается характер человека, не служат объяснением, если не оправданием, его будущих поступков?

В те дни я наслаждалась придворными забавами, дружила с королевой и пользовалась благосклонностью короля. Но в мгновение ока все могло измениться. Об этом грозно напомнил разгром «Паломников». Тела непокорных гнили в земле, а живым надлежало помнить, что они – верные подданные Его Величества, а бунтовать опасно для жизни. И я была такой же подданной. И не чувствовала себя в безопасности. Стоило где-нибудь вспыхнуть мятежу, как на устах восставших звучало мое имя. Мою мать уважали за то, что она осталась непоколебима в своих убеждениях, того же ждали от ее дочери. Меня могли заподозрить в связях с мятежниками, и тогда ничто не спасло бы меня от королевского гнева.

Я шла по дороге, где на каждом шагу могла оступиться и упасть в пропасть. Только сейчас я понимаю, какая опасность мне угрожала. Но тогда я в полной мере этого не осознавала, хотя опустошенные монастыри и повешенные «Паломники» заставляли меня помнить о бренности собственной жизни.

В составе королевской свиты я ездила в Гринвич и во многие другие места, где проводили время король с королевой. Наша дружба с Джейн крепла. Я больше не упоминала имени леди Солсбери, но время от времени заводила разговор о Елизавете. Но Джейн пока не решалась заговорить с королем о дочке, справедливо полагая, что после мятежа напоминать ему о Елизавете – все равно, что подлить масла в огонь.