Фаворитка императора - Бенцони Жюльетта

– Я понимаю, особенно то, что ты изо всех сил и вопреки здравому смыслу хочешь остаться возлюбленной Бонапарта и что действительно в любовных реальностях для тебя больше нет тайн. Но кто говорит о прикосновениях? Или даже о сожительстве? Вполне возможно выйти замуж и жить без мужа. Мне никогда не приходилось слышать, что красавица княгиня Боргезе, эта вакханка Полина, подолгу живет с беднягой Камилло. Говорю тебе это и повторяю: настоятельно необходимо, чтобы в течение месяца ты вышла замуж.

– Но за кого? Очевидно, вы кого-то имеете на примете, раз так категоричны… Кого же?

– Это мое дело. Не бойся, человек, которого я выберу для тебя, которого я уже выбрал, окажется таким, что ты не сможешь сделать мне ни малейшего упрека. Ты сохранишь так дорогую для тебя свободу… по меньшей мере, в рамках благопристойности. Но только не считай, что я хочу принудить тебя. Если ты хочешь и у тебя есть какие-то возможности, выбирай сама.

– Как это я смогу? Вы запретили мне говорить кому бы то ни было, что я жду ребенка, а я никогда не соглашусь так обмануть достойного человека.

– Если найдется мужчина, достойный тебя, который любит тебя достаточно, чтобы жениться в подобной ситуации, я не возражаю. Я поставлю тебя в известность, куда и когда следует тебе приехать, чтобы встретиться со мною и освятить брак. Если с тобой будет человек, которого ты выберешь, я соединю вас… Если ты будешь одна, ты согласишься с тем, кого я приведу.

– Кто это будет?

– Не настаивай! Больше я тебе ничего не скажу. Ты должна во всем довериться мне. Ты же знаешь, что я люблю тебя как родную. Ты согласна?

Марианна медленно опустила голову, и вся ее недавняя горделивая радость улетучилась под дуновением будничной действительности. С тех пор как она узнала о своей беременности, сознание, что она носит сына Орла, наполняло ее возбуждающим чувством, и она поверила в свою исключительность. Но здравый смысл был на стороне крестного, ибо, если сама она могла пренебречь чужим мнением, если она готовилась выступить против всех, бороться со всеми, имела ли она право уготовить для своего ребенка судьбу бастарда? Некоторые представители высшего света – она знала их – не были сыновьями тех, чьи имена они носили. Очаровательный Флао – сын Талейрана, и все знали об этом, но если он смог сделать в армии блестящую карьеру, то только благодаря тому, что муж его матери прикрыл своим именем унизительное пятно, которое закрыло бы перед ним двери общества. И Мария Валевская разве не уехала в снега Валевице, чтобы старый граф, ее супруг, смог признать будущего наследника?.. Законы общества внезапно воздвигли непроходимую стену между Марианной и ее мечтами. Она обладала достаточно здравым смыслом и понимала, что ей необходимо усмирить свое сердце и свою любовь перед суровой необходимостью. Как сказал кардинал, у нее нет выбора. Однако, перед тем как произнести роковое «да», которое резко изменит ее судьбу, она попыталась еще побороться:

– Умоляю вас, позвольте мне, по крайней мере, увидеть Императора, поговорить с ним. Может быть, он найдет выход. Дайте мне немного времени.

– Единственная вещь, которую я не могу тебе дать, – это время. Надо спешить, очень спешить, а по твоему виду я догадываюсь, что ты даже не знаешь, когда снова увидишь Наполеона. Впрочем, к чему это? Ведь я же сказал тебе: он найдет единственный выход – выдаст тебя замуж за того или другого из этих людей с мишурными гербами, какого-нибудь сына трактирщика или конюха, которого ты к тому же должна будешь смиренно благодарить за согласие жениться на тебе, ты, одна из Ассельна, чьи предки сражались в Иерусалиме рядом с Годфруа де Буйоном и в Тунисе с Людовиком Святым! Человек, о котором я думаю, ничего от тебя не потребует… и твой сын будет князем!

Строгое напоминание о ее происхождении словно подхлестнуло Марианну. Как при вспышке молнии, перед ее мысленным взором предстало прекрасное, гордое лицо отца на портрете в золотой раме, затем память вызвала менее красивый, но более нежный и такой же гордый облик тетушки Эллис. Вправе ли она отвернуться от их теней с гневом девушки, неспособной согласиться на жертву, требуемую честью, от них, подчинявших всю свою жизнь этой самой чести… вплоть до высшего самопожертвования? Впервые Марианна почувствовала, что она всегда была ветвью старинного древа, чьи корни глубоко уходили в землю Оверни и чья вершина так часто касалась неба; ей показалось, что из стен библиотеки появляются бесконечные ряды ее предков, французских и английских, всегда боровшихся и страдавших, чтобы сохранить незапятнанным их доброе имя и тот кодекс чести, который нынешняя эпоха старается забыть. Итак, она должна сдаться.